Сахаров и власть. «По ту сторону окна». Уроки на настоящее и будущее

Этот визит президента США Ричарда Никсона в СССР в 1972 г. был первым за 27 лет – после Ялтинской встречи Сталина, Рузвельта и Черчилля в феврале 1945 г. Но та встреча союзников по антигитлеровской коалиции была еще до начала холодной войны. Вот как вспоминает о визите 1972 г. участник всех этих переговоров Анатолий Добрынин:

«29 мая, в заключительный день встречи, Брежнев и Никсон подписали совместный документ “Основы взаимоотношений между СССР и США”, принятый по инициативе советской стороны. Это был важный политический документ, закладывавший основы нового политического процесса в отношениях между двумя странами – процесса разрядки» (А. Ф. Добрынин, «Сугубо доверительно…» [18]).

Как видно, призыв Сахарова «отойти от края ядерной пропасти» был в Кремле услышан.

И все-таки возникает вопрос: почему такое внимание к предложениям Сахарова? Почему высший руководитель СССР Генеральный секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев лично прочитал весьма длинный труд какого-то академика, поручил другим членам Политбюро ознакомиться с ним и даже реализовал ряд предложений этой статьи? Объясняется это всей предысторией взаимоотношений Сахарова и власти. Эпизоды встречи Сахарова с Брежневым (см. выше в разделе «Бомба и власть») говорят о том, что Леонид Ильич бесконечно уважал Сахарова – и по причине его особой, ключевой роли в оборонных делах, и по причине его уникальной смелости, когда он единственный посмел возражать Хрущеву в «ядерных» и других вопросах, чем приводил его в ярость. А ведь они отставили Хрущева за четыре года до описываемых событий и среди прочего обвинили его в том, что он не показал членам Политбюро записку Сахарова (о лысенковской мафии), полученную им за две недели до отставки.

Сахаров понимал это свое совершенно особое положение и сознавал тот огромный, нечеловеческий груз ответственности, которую он берет на себя, выдвигая те или иные предложения, произнося те или иные слова, в том числе и слова «Размышлений», и слова об опасности «ложной разрядки», сказанные им на пресс-конференции 21 августа 1973 г.

Как-то в середине 1970-х в ответ на мое замечание по некоему конкретному поводу Андрей Дмитриевич сказал: «Получилось так, что мое имя не принадлежит только мне, и я должен это учитывать».

Подавление Пражской весны, демонстрация на Красной площади и последний разговор с Андроповым

Сахаров:

«21 августа (1968 г.) я вышел купить газету. На первой странице – сообщение, что по просьбе, полученной от ряда деятелей Коммунистической партии и правительства ЧССР (не названных ни тогда, ни после – это была явная фальшивка), войска стран Варшавского договора вступили на территорию Чехословакии, исполняя свой интернациональный долг. Началось вторжение. Эти трагические события всем хорошо известны. Это не только было крушение надежд, связанных с Пражской весной, но в еще большей степени – саморазоблачение всей системы “реального социализма”, его косности, неспособности вынести любые попытки изменений в сторону плюрализма и демократизации, даже рядом…

Последствия вторжения для всей “мировой системы социализма”, для распада убежденности в преимуществах осуществленного в СССР строя, в возможностях его исправления у миллионов его прежних сторонников в СССР и во всем мире – огромны…

Через четыре дня, в воскресенье 25 августа, Павел Литвинов, Лариса Богораз и еще пятеро (Вадим Делоне, Виктор Файнберг, Константин Бабицкий, Владимир Дремлюга и Наташа Горбаневская) провели знаменитую, ставшую исторической, демонстрацию на Красной площади против советского вторжения в Чехословакию. По всей стране проходили митинги “в поддержку” этой акции. Уже не прийти на такой митинг было большой смелостью – многие за это поплатились. Никакой голос против не проникал во внешний мир. В эти дни выступление П. Литвинова, Л. Богораз и их товарищей было действительно чудом, тем поступком, который восстанавливает честь целой страны. Они простояли на Лобном месте только минуту. Потом на них набросились гебисты-дружинники, стали бить, вырывать и рвать плакат “Руки прочь от Чехословакии!”. Всех семерых арестовали. Но дело было сделано. Машины, в которых везли Дубчека, Смркавского и других насильно привезенных в Москву чешских руководителей, промчались по площади через минуту после расправы.

Я не знал о готовящейся демонстрации. Кто-то из демонстрантов пришел ко мне накануне, но не застал (была только Клава). Он ничего не сказал ей о причине и цели своего посещения…

О демонстрации на Красной площади мне рассказал на следующий день Солженицын. Это была моя первая встреча с ним…