Сахаровский

Часто наш разговор о совершенствовании информационной работы Александр Михайлович подводил к вопросу о кадрах. Я подробно рассказывал о людях, потому что его интересовали не только их деловые, но и личные качества. Он и сам беседовал с рядовыми информационными работниками, переводчиками. Приглашал исполнителей документов на доклад. У нас была общая точка зрения на то, что лишь беседуя с самим исполнителем можно глубже разобраться с вопросом, изложенным в документе, найти резервы в работе. Трудно переоценить также пользу обсуждения возникающих проблем с начальником разведки для самого исполнителя. В ходе беседы Александр Михайлович имел возможность глубже войти в проблему, лучше узнать сотрудника».

Сахаровский обладал исключительными аналитическими способностями, предвидел и рассчитывал возможный ход оперативных мероприятий, имел феноменальную память.

Бывший ответственный сотрудник разведки генерал-майор Василий Алексеевич Дождалев, принимавший в свое время участие в операциях по связи с разведчиком-нелегалом Кононом Молодым, рассказывал:

«После ареста последнего я, не зная всей сути дела, пришел в кабинет начальника разведки и взял всю вину за провал на себя. Сахаровский выслушал меня внимательно и заявил, что это вина не моя, причина совсем в другом. После этого меня не только не наказали, а, наоборот, повысили в должности».

Другой ветеран разведки генерал-майор Владимир Павлович Бурдин вспомнил такой случай:

«Где-то в 1963–1964 годах — а я в то время занимал должность заместителя руководителя Аппарата Уполномоченного КГБ СССР при МГБ ГДР — мне принесли на подпись оперативный документ. Я отказался визировать его, потому что считал мероприятие, которое предлагалось провести, неподготовленным и достаточно опасным. Я официально изложил свою позицию, однако она не была учтена.

Через некоторое время на стол Сахаровского легла бумага, в которой были указаны фамилии виновных в провале данной операции, в том числе и моя фамилия. Увидев ее, Сахаровский со словами: “Он же отказался подписывать этот документ” — вычеркнул мою фамилию из “черного” списка».

Ветеран разведки генерал-лейтенант Сергей Александрович Кондрашев на юбилейном вечере, посвященном девяностолетию со дня рождения Сахаровского, рассказал такой случай:

«В одной из ведущих натовских стран работал опытный и сильный разведчик Никита Стефанович Дерябкин. По прикрытию он занимал скромную должность технического сотрудника советского посольства. А по линии разведки на него возлагались ответственные задачи по поддержанию связи с наиболее ценной агентурой.

Как-то раз после прошедшего в Москве очередного съезда КПСС в посольство с дипломатической почтой поступили две упаковки. В одной из них содержались портреты вновь избранных членов Политбюро ЦК КПСС, а в другой — запасные части к посольскому радиопередатчику. Причем упаковка с радиодеталями в ходе транспортировки была повреждена, и Москва дала указание ее возвратить. В связи с тем что дипкурьеры собирались в обратный путь, Дерябкин, принимавший участие в получении почты, быстренько написал сопроводительную записку (“возвратить за ненадобностью”) и попросил своих коллег передать упаковку дипкурьерам, а сам отправился на оперативное мероприятие.

Через несколько дней посол распорядился вывесить в актовом зале портреты нового состава Политбюро, а их не нашли… Разразился скандал. Оказалось, что именно они были случайно возвращены в Москву “за ненадобностью”. В соответствующие подразделения ЦК КПСС, МИДа и КГБ ушла телеграмма, в которой посол требовал отозвать Дерябкина из командировки.

Реакция Сахаровского была незамедлительной. В ответной телеграмме сообщалось, что за конкретные результаты в работе Н. С. Дерябкин награжден орденом Ленина и что он (Сахаровский) надеется, что руководство посольства присоединится к поздравлениям в адрес сотрудника резидентуры по этому поводу. Инцидент был исчерпан, а Дерябкин проработал в стране еще несколько лет».

Бывший заместитель начальника внешней разведки генерал-майор Борис Александрович Соломатин рассказывал:

«Трудно было Александру Михайловичу Сахаровскому. Все-таки разведка подразделяется на тех, кто “в поле”, и тех, кто “рядом с начальством”. Я-то чаще бывал “в поле”, поэтому мне сложно судить о всех “подковерных” ситуациях, которые складывались в Центре. Но я знаю, что Александр Михайлович высоко ценил руководителей подразделений и резидентур за правильный подбор и расстановку кадров, давал объективную оценку их достоинств и недостатков. Еще хочу отметить, что директивы и указания начальника ПГУ, которые направлялись в резидентуры, были всегда конкретны, они способствовали профессиональной активности оперативного состава».

В этой связи еще один ветеран СВР вспомнил такой случай: