В те дни люди быстро шли в гору, и Тим уже сделал первые шаги по пути, которому предстояло увести его далеко. Но тогда он об этом не думал, потому что его снедало отчаяние из-за Китти Мэлоун. Приехав на Запад, он получил от нее одно письмо, второе, а потом все прекратилось. И вот недавно ее родители написали ему, что нечего, мол, простому рабочему беспокоить их дочь письмами. Тиму так стало горько, что он чуть не плакал по ночам при мысли о Китти и ее оранжисте. И однажды, проснувшись после очередной такой ночи, он опять услышал смех лепрекона.
– Ну, и над чем ты теперь смеешься? – грустно спросил Тим. – У меня ведь сердце разрывается.
– Смеюсь над человеком, который вдали от своей любимой сидит и горюет из-за дурацкого письма, а у самого деньги в кармане, и первого числа заканчивается контракт.
Тим О’Халлоран аж руками всплеснул.
– Клянусь, твоя правда, маленький проказник! – воскликнул он. – Закончим работу и сразу же в Бостон!
На Запад Тим О’Халлоран отправлялся простым рабочим, а обратно на Восток ехал уже железнодорожным мастером – по бесплатному билету, в спальном вагоне, как настоящий джентльмен. А еще ему обещали хорошее место на железной дороге с подобающим для женатого человека жалованьем. Гном и в поезде причинял хлопоты: укусил, например, за палец толстуху, назвавшую его миленьким мальчиком. Но Тим все время покупал ему арахис, чтобы отвлечь от шалостей, и кое-как справлялся с ним.
По приезде в Бостон Тим оделся с иголочки и принарядил гнома во все новенькое. Затем дал лепрекону денег и велел ему поразвлечься часок-другой, пока сам он повидается с Китти Мэлоун.
Уверенно, с чувством собственного достоинства вошел Тим О’Халлоран в гостиную к Мэлоунам, где, как и можно было ожидать, застал Китти Мэлоун с оранжистом, который все пытался пожать ей руку, а она не давалась. От этого зрелища у Тима кровь в жилах закипела. Увидев его, Китти вскрикнула.
– Тим! О, Тим! – радостно выдохнула она. – А мне сказали, что ты умер на Западе!
– Жаль, что этого не случилось, – буркнул оранжист, выпятив грудь с медными пуговицами. – Видно, и правда, фальшивый пенни всегда возвращается.
– Фальшивый пенни, говоришь, пуговица ты незаконнорожденная! – возмутился Тим О’Халлоран. – У меня к тебе только один вопрос: будешь драться или дашь деру?
– Буду драться, как мы дрались на реке Бойн![36]
– нагло ухмыльнулся, поднимая кулаки, оранжист. – Кто тогда дал деру, да так, что только пятки сверкали?– Ах, вот как ты запел! – сказал Тим О’Халлоран. – Что ж, я тоже знаю победные песни. Придется напомнить тебе девяносто восьмой год![37]
С этими словами он, изловчившись, одним ударом сбил оранжиста с ног, к немалому переполоху Мэлоунов. Мать начала визжать, а Пат Мэлоун завел было речь о полиции, но, услышав слова Тима, оба сразу умолкли.
– Зачем вам выдавать дочь за кондуктора конки, когда она может стать женой будущего начальника железной дороги? – сказал Тим.
И тут он выложил на стол свои сбережения, а затем и письмо, в котором ему была обещана работа с подобающим женатому человеку жалованьем. Мэлоуны совсем притихли, а приглядевшись к Тиму получше, окончательно изменили мнение о нем. Они выпроводили кондуктора из дому, ибо сам он никак не хотел уходить – ведь это было признанием поражения, – после чего Тим О’Халлоран поведал им свои приключения.
В его пересказе они живости не потеряли, хотя о гноме он не обмолвился ни словом, решив, что с этим лучше повременить. А потом Пат Мэлоун предложил ему выкурить по сигаре.
– Но, похоже, сигары закончились, – подмигнул он Тиму. – Вы тут посидите, я сейчас сбегаю в магазин за углом.
– Я пойду с тобой, – сказала ему жена. – Надеюсь, мистер О’Халлоран поужинает с нами, надо кое-чего прикупить.
Тут старики ушли, и Тим остался наедине со своей Китти. В самом разгаре разговора, когда они уже начали строить планы на будущее, раздался стук в дверь.
– Кто бы это мог быть? – спросила Китти.
Но Тим О’Халлоран сразу все понял, и у него чуть сердце не выпрыгнуло из груди. Он открыл дверь – ну, конечно, лепрекон.
– Вот и я, дядя Тим! – с порога заявил «племянничек», ухмыляясь.
Тим О’Халлоран посмотрел на него так, будто впервые видит: костюм, конечно, новый, что и говорить, но лицо перепачкано сажей, и воротничок замаран грязными пальцами. Впрочем, не в этом было дело. Старая, новая ли одежда – какая разница, если сразу видно, что перед тобой нечистая сила, а не живая христианская душа.
– Китти, дорогая моя, я тебе еще не успел сказать… – Тим потупил взгляд. – Это мой племянник, малыш Рори. Он живет со мной.
После таких слов Китти, разумеется, приняла Рори как нельзя лучше, хотя Тим О’Халлоран не мог не заметить, что она то и дело искоса поглядывает на мальчика. А когда она отрезала ему пирога, гном разломал его пальцами на кусочки и, прежде чем отправить в рот, обратился к Китти Мэлоун:
– Ну, так что? Выходишь замуж за моего дядю Тима? Выходи, не пожалеешь, выгодный тебе достался жених!
– Попридержи язык, Рори! – сердито оборвал его Тим.
Китти покраснела, но не успел Тим ничего добавить, как она вступилась за гнома: