Сакральное искусство Востока и Запада. Принципы и методы

Справедливо, что позиция относительного иконоборчества, возможно, предполагалась как следствие проповедей самого Будды, по крайней мере его первой проповеди, которая была публичной и настаивала исключительно на отказе от страстей и сопутствующих им мыслей: она наметила в общих чертах сущность Будды, т. е. его трансцендентную и сверхчеловеческую природу, только косвенно и посредством конфликта отрицаний. Кроме того, Калингабодхи джатака повествует о том, что Благословенный запретил возведение памятника (четьи), которому приносилось бы почитание и дары верующих в отсутствие Будды.[162] Но образ, завещанный самим Буддой, благодаря его чудодейственному «самоотражению» принадлежит к совершенно иной категории, и сакральное повествование, которое говорит о неспособности художников собственными усилиями уловить подобие Татхагаты или постичь его размеры, заранее удовлетворяет иконоборческому доводу. Сакральное изображение – это проявление милосердия Будды, оно исходит из сверхчеловеческой силы Будды, в том смысле что является выражением его обета не вступать в Нирвану, не освободив сначала все существующее от сансары.[163]

По-видимому, это утверждение противоречит учению о Карме, согласно которому спасение находят только в духовном «обнажении», останавливающем колесо рождений и смертей; невозможно уловить Бодхи извне, с помощью умозрения, или умственного восприятия символов; но, когда волны страсти стихнут, Бодхи будет светить само. Однако это является только одним «измерением» буддизма: ведь буддизм не был бы ни эффективным, ни вообще возможным без захватывающего, покоряющего примера самого Будды и без духовной славы, исходящей от его слов и деяний, короче говоря, без милосердия, которое Татхагата распространяет повсюду, жертвуя свои собственные заслуги во благо всех живых существ. Это милосердие, без которого человек не смог бы превзойти самого себя, является следствием изначальной клятвы Благословенного; благодаря этой клятве его собственная воля порвала всяческие связи с волей индивидуальной.[164]

Однако, если рассматривать вопрос полностью, можно увидеть, что оба аспекта буддизма – доктрина о Карме и качество милосердия – неотделимы друг от друга, поскольку проявление действительной природы мира требует выхода за его пределы, раскрытия скрытого значения неизменных состояний и разрыва замкнутой системы становления. Этот разрыв и есть сам Будда; с этих пор все, что исходит от него, влечет за собой приток Бодхи.

В «золотом веке» буддизма пластический образ Татхагаты, возможно, был излишним; может статься, он был несвоевременным в окружении, все еще сильно насыщенном индуизмом. Но впоследствии, когда духовное понимание и волевые намерения людей ослабели и когда произошло известное расщепление между помыслами и деяниями человеческими, любое средство благодати, включая сакральный образ, стало уместным и даже необходимым. Таков случай с некоторыми формами призывания Божества, которые были сохранены в канонических текстах; они были, вообще говоря, введены в употребление только в определенное время и под влиянием соответствующего вдохновения. Подобным же образом мы узнаем из некоторых буддийских источников, что такой-то художник, добившись великой духовной заслуги, был перенесен в рай Шакьямуни, или Амитабхи, чтобы увековечить и передать потомкам его образ.[165]

Следует признать невозможным утверждение об исторической достоверности сакрального портрета, как, например, портрета Будды, но это никоим образом не отрицает той истины, что этот образ в своей традиционной форме выражает абсолютную сущность буддизма, можно даже сказать, что он представляет одно из самых мощных доказательств буддизма.

III

Традиционный портрет Будды Шакьямуни основывается до некоторой степени на каноне пропорций, а отчасти – на изображении отличительных признаков тела будды, выведенных из Священных писаний (рис. 39).

Рис. 39. Диаграмма пропорций «истинного образа» Будды (с рисунка тибетского художника)

Диаграмма пропорций, используемая на Тибете,[166] представляет очертания сидящей фигуры, заключенной, кроме головы, в прямоугольник, который отражен в прямоугольнике, обрамляющем голову; подобным же образом очертание грудной клетки, измеренной от уровня плеч до пупа, проецируется в пропорционально уменьшенном масштабе внутри прямоугольника, окаймляющего лицо. Размеры на нисходящей шкале регулируют высоту торса, лица и сакрального выступа на макушке головы. Пропорции, предписанные в этой диаграмме, которая может иметь варианты, обеспечивают статическое совершенство образа в целом и впечатление непоколебимого и безмятежного покоя.