Сакура и дуб (сборник)

С одной стороны, правила поведения поощряют скрупулезное употребление титулов и других различий. Но, с другой стороны, открыто проявлять высокомерие к нижестоящим не принято: каковы бы ни были подлинные чувства, их надлежит скрывать внешне безупречной корректностью. Аристократия вращается в своем кругу. Травить лисиц, стрелять куропаток, удить лосося или форель уезжают в отдаленные поместья, так что эти традиционные аристократические развлечения не бросаются в глаза посторонним. Скачки в Эскоте – одно из немногих исключений, когда демонстрировать свою принадлежность к сливкам общества считается допустимым.

Когда-то о социальной принадлежности человека говорила прежде всего его одежда. В наши дни поначалу кажется, что даже Шерлок Холмс не сразу распознал бы теперь, кто продавец универмага, а кто профессор университета, кто страховой агент, а кто директор банка. А уж насчет женщин он и вовсе зашел бы в тупик, ибо все они следуют моделям и косметическим советам одних и тех же журналов. Хотя внешние признаки классовых различий в наши дни, казалось бы, свелись до минимума, англичане почти безошибочно определяют социальную принадлежность людей, с которыми встречаются впервые. Стремление перво-наперво классифицировать нового знакомого по социальной шкале возникает у них инстинктивно и опирается на изощренный набор примет и сведений, накопленных с детства. Внешность, походка, манера держаться, интонации и приемы речи – все здесь играет свою роль.

Самым бесспорным клеймом класса считается язык. Отношение к выговору человека как к указателю его социальной принадлежности является важной особенностью английского общества. Исключительную роль в данном случае играет обретенное произношение. Его не следует смешивать со стандартным, то есть, попросту говоря, правильным. Стандартное произношение свидетельствует о культуре человека, об определенном уровне полученного им образования. Обретенное же произношение указывает на принадлежность к избранному кругу. Этот особый выговор можно обрести лишь в раннем возрасте в публичных школах, а затем окончательно отполировать его в колледжах Оксфорда и Кембриджа. Откуда бы ни был родом обладатель «старого школьного галстука», его речь всегда носит отпечаток юго-востока страны, где расположено большинство публичных школ, а также старые университеты.

Однако обладать таким выговором вовсе не значит говорить по-английски безукоризненно правильно и тем более излагать свои мысли четко и ясно. В Британии, как ни парадоксально, некоторые дефекты речи и туманность выражений служат признаками принадлежности к высшему обществу. На взгляд лондонских снобов, абсолютно правильная речь неаристократична: человека могут принять за актера, за диктора Би-би-си или, чего доброго, за иностранца. Словом, речь человека доныне остается для англичан самым безошибочным указателем его социальной принадлежности. «Пигмалион» Бернарда Шоу посвящен прежде всего именно проблеме классовых различий и своеобразной «языковой» форме их проявления в британском обществе.

Почему у англичан столь обострено чувство общественной иерархии? Почему у них столь живучи сословные различия и предрассудки? Не приходится сомневаться, что эти черты сознательно культивируются в народе теми, кто держит в своих руках бразды правления и потому заинтересован, чтобы каждый четко знал свое место на общественной лестнице и строго его придерживался. Но, формируя выгодные для себя традиции и нормы поведения, власть предержащие апеллируют к некоторым конкретным особенностям национальной философии. В результате их усилий англичанам подчас свойственно понимать свободу прежде всего как «свободу выбора» или как «свободу от регламентации», а равенство – прежде всего как «равенство возможностей» или как «равенство людей перед законом».

Однажды мне удалось втянуть в разговор на эту тему нескольких членов парламента. Дело было за чаем на открытой террасе Вестминстерского дворца, выходящей на Темзу.

– Мы, англичане, вообще более привержены идеалу свободы, нежели идеалу равенства. Причем свобода для нас – это прежде всего невмешательство в естественный ход вещей, – сказал первый. – Би-би-си, если помните, провела как-то целый цикл передач, главный вывод которых сводился к словам: «Чем больше равенства, тем меньше свободы».

– Недаром говорят, – добавил второй депутат, – француз не любит иметь вышестоящих – он поднимает на них глаза с озабоченностью; англичанин же любит иметь нижестоящих – он опускает на них глаза с удовлетворением…

Трактуя на безопасный для себя лад понятие свободы, британская элита и в прошлом, и в нынешнем веке упрямо отвергала два других лозунга Великой французской революции: равенство и братство.

На какие же стороны жизненной философии англичан опираются те, кто поощряет сословные различия и предрассудки? Ставка здесь – и надо сказать, небезуспешно – делается на сам подход к жизни.