Сакура, свадьба, смерть

А маленький фотограф вовсе и не грустил, не ждал капитана тире трепача, нетерпеливо прикладывая ладошку к глазам, всматриваясь в далёкие горизонты аллей!

Марьяна настолько увлеклась съёмкой, что по-настоящему вздрогнула, испуганно обернувшись на тихие и близкие шаги Глеба.

– Как привидение…

– Барабана с собой не прихватил, чтобы заранее предупредить о возвращении. Как дела? Как настроение?

– Отлично. После четырёх часов ветер окончательно стих, освещение вполне нормальное установилось, вот я сейчас и навёрстываю, эту съёмку мне нужно обязательно сегодня закончить, заказ срочный. А тут такое, внезапное….

– Извини. Чем помочь?

– Нет, спасибо, я скоро.

– Полчаса всего осталось до закрытия, справишься?

Не отрываясь от объектива, Марьяна в нетерпении махнула в сторону Глеба рукой.

– Не мешай…

За двадцать минут капитан Глеб Никитин спокойно обошёл по длинному прогулочному маршруту весь ботанический сад; по пути с тщанием стёр позаимствованной на кассе мокрой тряпочкой свой номер телефона, так решительно изображённый им фломастером на большом входном плакате; ещё раз внимательно, для памяти, осмотрел окрестности беседки; попил холодной воды из водопроводного крана.

Фотограф был готов.

– Пошли?

– Пошли. Давай твои сумки. Давай, давай, не сомневайся! И в первый раз ничего из вверенного мне имущества не похитил, а сейчас, когда нами уже столько совместно прожито, тем более не посмею убегать вдаль с твоей аппаратурой…

– Семь.

– Художника может обидеть каждый.

Так, понемногу разговаривая, капитан Глеб и фотограф Марьяна дошли до ворот.

– Такси?

– Нет! Слушай, если тебе не очень тяжело, давай немного прогуляемся? Ты меня вроде как проводишь, а я ноги разомну, а то затекли за целый-то день то сиденья, то стоянья…

– Хорошо. Тогда с тебя…

– Без условий!

– Только кофе, мэм, исключительно кофе. Всего лишь горячий, бодрящий напиток. В доброжелательной домашней обстановке. А?

– Восемь.

– Продолжай, продолжай…. А вдруг я в будущем стану великим человеком, а ты со мной сейчас вот так, пренебрежительно? Что тогда? Что скажут твои потомки?!

Устало улыбаясь, Марьяна молча показала Глебу две растопыренные ладошки.

– Неужели десять?! Сегодня я превзошёл себя! Всё. Теперь молчу. По крайней мере, попытаюсь.

Город постепенно остывал от дневной жары.

Хоть на всё ещё солнечных улицах и было по-прежнему знойно, но во многом: и в томном блеске больших магазинных витрин, в сильном запахе окончательно разогретого и уже начавшего остывать после полудня мягкого асфальта, в потемневшем густой синевой небе чувствовалось продвижение в центр города, с окраин, по теневым переулкам, вечерней прохлады.

– Подожди, не спеши. Красный.

На пустынном пешеходном переходе Глеб придержал Марьяну за руку. Она оглянулась по сторонам.

– Машин же нет?! Пошли!

Капитан Глеб промолчал.

– Пошли, упрямец!

Для пешеходов загорелся зелёный свет и только тогда Глеб, усмехнувшись, отпустил руку Марьяны.

– А вот теперь – пошли.

У фруктовой палатки, аккуратно заставленной рядами длинных дынь и предусмотрительно нарезанных огромных арбузов, немолодой торговец-узбек кормил хлебом присевших ему на руку голубей.

Капитан Глеб хмыкнул, покосившись на обиженно примолкнувшую Марьяну.

Кто-то из них должен был заговорить первым.

– …Я никогда не суечусь на пешеходных переходах. Это мой принцип, обычное проявление самоуважения и уважение желаний других. Зелёный свет – это элементарное право городского человека, поэтому пользоваться этим правом нужно спокойно и, по возможности, с достоинством.

– Согласна. Только не дёргай меня больше за рукав, договорились?

– Замётано, коллега. Я понятливый.

И улыбалась она ловко и красиво, так же, как и бегала в своих минимальных шортиках по садовым аллеям. Сама взяла Глеба под руку, тихо вздохнула.

Они шли по предвечерним теням деревьев небыстро, всё чаще взаимно замолкая в своём лёгком, совсем необязательном разговоре.

Вместе, почти одновременно, заметили на противоположной стороне шумной улицы безногого человека, катившегося вдоль бордюра в небольшой инвалидной коляске. Мужчина прочно, одной загорелой рукой, держал за ошейник собаку, а та ходко тащила коляску по проезжей части дороги.

– Какая же она пыльная и худая….

– Согласен. Впервые я согласен уважать бультерьера.

– Это бультерьер?! И он так смиренно таскает инвалида?

– Конечно. Классная псина. Ты не устала?

– Немного.

– Взять такси?

– Да ну, ты что?! Меньше двух остановок уже осталось…

– Тогда – троллейбус.

Марьяна расхохоталась, вслед за Глебом заметив так вовремя распахнувшиеся в метре от них двери электрического общественного транспорта.

– Ты же не знаешь, куда нужно ехать?!

– Прямо. Как учил Суворов.

Троллейбус мягко гудел на перекрёстках, в салоне было просторно, усталый пятничный народ не шумел, ничем особенно не возмущался. Марьяна села на свободное место, капитан Глеб остался стоять, поставив рядом с ней на сиденье сумки с аппаратурой.

– В детстве….

– Что, что, не расслышала, извини?

Глеб наклонился.

– Один мой знакомый, крайне творческий человек, на заре своей поэтической карьеры всерьёз собирался написать трактат «О запахах в троллейбусе».