Сакура, свадьба, смерть

Штативы сразу же рухнули в тёмной прихожей на пол, панама упала рядом с ними, когда капитан Глеб Никитин, в молчаливом нетерпении дошагавший по подъездным ступенькам до порога, подхватил маленького фотографа на руки и понёс её в комнату.

– Кроссовки…, не сняла…

Давно уже стемнело.

Отблески далёкой уличной рекламы пытались убедить его в том, что там, внизу, меж асфальта и мрачных ночных зданий есть ещё какая-то приятная жизнь, но крохотный свет ночника здесь, в изголовье, был убедительнее.

Глеб лежал так, как всегда, если приходилось о чём-то долго думать, – с ладонью правой руки под головой.

Машины проносились под окнами всё реже и реже, проезжающие поздние автобусы значительно отличались звуками от прочего транспорта; изредка лихие автомобили громыхали дурацкой музыкой, иногда внизу слышался пьяный смех.

Капитан думал.

В знакомом жёлтом халате, пушистая и маленькая, как цыплёнок, Марьяна вошла в комнату.

– Есть хочешь?

– Колбасу?!

– Омлет, трусишка…. Горячий и большой. Цени разнообразие.

– А ты?

– А ты мне разве не оставишь?! Не вставай, лежи!

Марьяна принесла из кухни деревянный подносик с тарелками, вилками, ножами, с нарезанным хлебом.

– Держи, аккуратней. Сейчас ещё томатный сок…

Омлет закончился удивительно быстро.

Капитан Глеб облизнулся.

– Спасибо. Ты вроде что-то говорила про колбасу, а?

– Ах, ты и обжора…!

– Гурман со стажем, не менее того.

…Низкий свет ночника отражался от жёлтого халата, брошенного на спинку кресла, образуя широкий мягкий круг.

– Ты же ведь одинок?

Задумавшись, Марьяна лежала тихо, опустив голову на грудь Глеба.

– Думаю, что да.

– А почему? Ты не любишь людей? Вроде не так…. Зачем тебе тогда такая жизнь?

– Неизвестный мне древний человек Анаксагор говорил, что живет на свете, чтобы любоваться солнцем. А я имею счастье проводить время с утра до вечера в обществе гениального человека, то есть с самим собой, а это очень приятно!

– Тре-епач…

Глеб нежно перебирал пальцами подсыхающие после душа волосы Марьяны, сдувая со своего лица щекочущие прядки.

– Возможно. Но если, как утверждают классики, жизнь – это песня, то, в моём случае, слова и музыка – автора.

– Умный трепач, и милый…

– Извините, если что не так. Ведь я впервые живу на этой прелестной планете.

С усталой улыбкой Марьяна внимательно посмотрела на Глеба.

– А с передним зубом у тебя что такое? Щербинка какая-то…. Давно?

– Отдельная история. Антагонист встретился не вовремя на моём жизненном пути.

– Так сложно?

– Да…, и пиво тогда допить не успели.

– Смешной!

– Быть смешным?! Да никогда! Я только иногда позволяю себе быть забавным.

Марьяна замолчала, но ненадолго.

Продолжали мелькать уличные рекламные сполохи, прозвенел поздний трамвай, тонко тикали часы.

– А постоянные люди в твоей кочевой жизни есть? Друзья? Женщины? Ну, или какие-нибудь принципиальные враги?

– Друзья?

На этот раз замолчал капитан Глеб Никитин.

– Нет. Наверно, с детства я определил себе понятие «друзья» таким чётким, что сейчас мне приходится жить без них… Друг, по-моему, это так, чтобы обняться перед смертью – и в бой…. Говорить с другом можно лишь, чтобы он с полуслова…. И взгляд каждого из друзей – точный и понятный только двоим. А если по чьей-то дружеской вине случится кровь – то не больно; если же возникнет обида на друга – то до первого летнего дождя. Ну, а враги…

Глеб ласково взял лицо Марьяны в ладони, увидал её тревожно-ждущие глаза.

– Прощать врагов надо так, чтобы они плакали!

– И надолго тебя так хватит?!

– Уверен, что на всю оставшуюся мне жизнь. Половину-то её я с таким невесёлым моральным кодексом уже как-то счастливо прожил! В молодости я не обращал внимания на года – всё лучшее было впереди. Сейчас я дорожу месяцами и неделями. Скоро счет пойдет на дни…. Менять что-то и меняться – поздно. Нужно просто успевать.

– Серьёзно рассчитываешь успеть?

– Вполне. В будничной жизни я привык браться только за посильную работу. Экономлю моторесурс. А остальное…. Если есть, для кого жить….

– Мне кажется, что ты пишешь стихи. Правда?

– Ага. Два стиха написал в своей жизни.

– Прочтёшь?

– Так это ж совсем коротко!

– Всё равно, интересно…

Глеб уставился в потолок, нахмурился.

– Нет, так сразу не могу! Необходимо техническое пояснение. Смотри – по бортам всякого судна есть отличительные огни, зелёный и красный, а на верхушках мачт – белые, топовые, они необходимы для безопасности мореплавания, чтобы ночью можно было легко определить каким курсом и как относительно тебя идёт встречный корабль. Сотни часов я проторчал на мостике, по долгу службы наблюдая за этими огнями: и в дождь, и в шторм, в туман…. В тишине, в одиночестве, в океане. Как-то ночью мы лежали в дрейфе, с неводом, полным марокканской сардины, а вокруг нас в темноте, с криками, кружились сотни голодных птиц, вот именно тогда и придумалось несколько строчек…

– Ну, читай же!

– …Зелёные птицы и красные,

вдруг белые в те же мгновения,

Не редкие и не прекрасные,

без перьев чудесных и пения…

Глеб замолчал.

– И всё?!

– И всё. Зачем больше? Такими я увидал этих птиц. Мне – достаточно.

– А в каких странах ты бывал? Что запомнилось больше всего?