САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

 - Дальше без меня! – откуда-то издалека, затихающим по мере удаления голосом, отозвался дракон и добавил совсем уже что-то неразборчивое. То ли дерзай, то ли банзай.

 «Это как это без него? – с неожиданной сонливостью подумал Сакуров. – И куда это дальше?»

 Он, ни разу не вспомнив о том, что в космосе нельзя ни дышать, ни даже находиться в нём без спецодежды в виде скафандра без вреда для организма, вольно раскинул руки ноги и впал в ленивую созерцательную дрёму. В том смысле, что стал дремать с полуприкрытыми глазами, наблюдая круговерть небесной механики в виде отдельных светил, целых созвездий и даже некоторых солнечных систем с планетами и их спутниками. Данная круговерть образовалась то ли от того, что дремлющего Сакурова стало медленно кружить вокруг собственной оси, проходящей под углом девяносто градусов через его задницу, которая лежала на плоскости вращения, то ли от самой природы небесной механики, вынужденной вращать подведомственные ей объекты по всяким траекториям в силу непреклонных законов мироздания. Короче говоря, Сакуров дремал – дремал, да и заснул окончательно, а светила, планеты, их спутники и даже чёрные дыры всё вращались и вращались.

 Когда Сакуров вышел из состояния очередного промежуточного забвения, он не сразу открыл глаза, но, ощутив по мере «пробуждения» какую-то небывалую приятность, некоторое время лежал (или парил?) с плотно зажмуренными веками, ими первыми прикасаясь к тому теплу и свету, которые присутствовали в месте его пробуждения.

 «Это как же мне хорошо, - прикидывал Сакуров, памятуя о чёрт-те каких космических дебрях, куда его занесло перед тем, как он снова «заснул», - даже подглядеть страшно, потому что вдруг это всего лишь свет какой-нибудь сверхновой?»

 Думая так, он понимал, что никакая сверхновая не может светить так ласково и так не больно, заставляя трепетно зажмуренные веки слезиться счастливой влагой ожидания чего-то неожиданно хорошего.

 - Чего это я, в самом деле? – удивился себе бывший морской штурман, воровато шмыгнул и сел. Одновременно он открыл глаза и удовольствием обнаружил, что уже не болтается в космосе на манер спутника неизвестного солнца, а сидит себе на чудненьком пригорочке и любуется не менее чудненьким остальным пейзажем.

 Надо сказать, ожидание приятности по мере открывания глаз вполне оправдалось: кругом было светло, тепло и мухи с драконами не кусали. Однако тем самым – тепло и светло – описание наступившей приятности исчерпывалось, поскольку как Сакуров не таращился вокруг себя, так ничего конкретного обнаружить не мог: всё тот же безликий пригорочек и всё тот же остальной пейзаж, показавшиеся Сакурову чудненькими из-за ровного тёплого света, струящегося отовсюду, а не из какого-нибудь определённого источника. Впрочем, чудесность нового места пребывания бывшего морского штурмана значительно обуславливал тот факт, что короткое время назад он болтался там, где нормальному человеку быть не положено. Но, по мере истечения нового короткого периода времени вышеупомянутый факт стал выветриваться из головы легкомысленного Сакурова, и он уже с большей придирчивостью взирал на окружающую его действительность, совершенно не удивляясь тому, что ему совершенно неохота отрывать свою задницу от пригорочка и отправлять её в путешествие по местам, что находились вокруг данной территориальной выпуклости.

 - Да, гулять совершенно не охота, - пробормотал Сакуров, обнаруживая новые интересные особенности своего нового места обитания. Во-первых, весь остальной пейзаж и пригорок в углу него имели одинаковый цвет топлёного молока, поэтому в том свете, что струился отовсюду, цвета молока с лёгким добавлением апельсинового сока, пейзаж и пригорок как бы растворялись в этом струящемся отовсюду свете. Во-вторых, пригорок (совершенно лысый в смысле растительности), на котором трутнем сидел бывший морской штурман, реально находился в углу пейзажа (тоже совершенно лысого), потому что, как Сакуров ни вертел головой (с места он пока ещё не стронулся), никакого пейзажа сзади себя, сзади слева и сзади справа не заметил. Другими словами, весь пейзаж был там, куда смотрел бывший морской штурман, раз и навсегда посаженный в этом тёплом и светлом месте.

 «Хорошенькое дело: раз и навсегда, - лениво заволновался Сакуров. – И потом: какого ещё к чёрту молока с апельсиновым соком? Это ж какой дурак станет добавлять апельсиновый сок в молоко? Разве что для того, чтобы молоко скисло?..»