САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

 - Точно, Морфетрон! – воскликнул Константин Матвеевич и без сил повалился у подножия то ли цилиндра, то ли ещё какой фиговины в виде мяча для регби, поставленного на попа. Засыпая, Сакуров увидел, как фиговина в виде мяча для регби начинает пучиться разными геометрическими телами, а посередине обозначилась обыкновенной молнией. Молния расстегнулась, и из неё повылезали всякие лестницы, эстакады и просто эскалаторы. По ним забегали вверх-вниз обыкновенные треугольные человечки без голов на гусеничном ходу и маленькими экскаваторными ковшами вместо рук. Парацельс к тому времени улёгся рядом с Морфетроном и вдруг превратился в большую непрозрачную лужу, растёкшуюся вокруг бывшего цилиндра. Сакуров, то ли снова заснувший, то ли просто воспаривший над вершиной владений неизвестного Амфетамина, увидел, как в луже забрезжили какие-то смутные цветные видения, и получалось так, что обыкновенные человечки из Морфетрона стали зачерпывать из лужи то в месте одного видения, то в месте другого. Зачерпнув, они убирались по лестницам, эстакадам и просто эскалаторам наверх, внутри Морфетрона происходил какой-то механический процесс с мелодичным звоном и непротивным шипением, а из многочисленных труб различной, от конусовидной до шарообразной, конфигурации, которые образовались на месте геометрических выпуклостей Морфетрона, стал куриться разноцветный парок. Сакуров мельком ознакомился с цветовой гаммой пара, сравнил его с красками в луже и отметил, что первая как бы «легче» вторых. В том смысле, что в луже присутствовал классический набор контрастных красок, а пар содержал его пастельные оттенки.

 Затем Константин Матвеевич обнаружил, что лужа и пар не просто разноцветные, но содержат данное разнообразие цветов в специальной последовательности и некоем сочетании, вследствие чего беспорядочная цветовая гамма приобретает вид осмысленной картины. Эти картины, наблюдаемые Сакуровым в луже от Парацельса и в курящемся над причудливыми трубами пару, сначала неподвижные, потом колеблющиеся, как-то постепенно и неназойливо трансформировались в немое кино. В одном показывали чёрно-белые ужасы на фоне какого-то локального конфликта с применением разнообразного огнестрельного оружия, в другом крутили розовую порнуху с несколько фантастическими персонажами. Данная фантастичность проистекала из несоответствия нормальных голых тел персонажей обоего пола с их гипертрофированными гениталиями.

 Бесстрастно подивившись на гипертрофированную порнуху, Сакуров вдруг увидел самолёт, а в нём – себя, и его лениво осенило:

 «Всё правильно – это же Морфетрон. А лужа рядом с ним – это жидкообразный Парацельс. В луже имеются сонные залежи, а маленькие человечки их разрабатывают. И в результате получаются готовые сны. В общем, всё это настолько очевидно, что даже неинтересно…»

 Он продолжал то ли спать, то ли парить, и просматривать немые короткометражные картины, целые сериалы и даже киноэпопеи, где нет-нет да и мелькал самолёт с его, Сакуровским, силуэтом. Самолёт был времён первой мировой, фонарь в нём отсутствовал, поэтому силуэт из него торчал почти наполовину. Куда делись лайнер или истребитель, Сакурова не волновало.

 «Значит, так надо», - думал он, параллельно примечая новые технологические особенности сонного кинопроизводства с применением Морфетрона и лужи от Парацельса. Примечая, Сакуров вяло комментировал происходящее:

 «Почему-то вон из той трубы в виде кренделя полез треугольный сон. Но если из кренделя – значит должен быть торус. Бублик, другими словами. Хотя крендель и бублик – это не совсем одно и то же. Вернее, торус и крендель – это совсем не одно и то же. Но чёрт с ними, однако, вон из той треугольной трубы попёрла какая-то квадратная ерунда, да ещё и звуковая…»

 И действительно, квадратный сон, высунувшийся из треугольной трубы, содержал в себе картинку какой-то ужасной иномарки, которая невыносимо тарахтела. Больше того: смердела какими-то особенно ядовитыми выхлопными газами. 

Глава 12а

 «Ну и муть», - подумал, просыпаясь, Сакуров. Проснувшись окончательно, он посмотрел на будильник. Минутная стрелка валялась на подоконнике, но часовая показывала, что времени чуть больше девяти утра. Старинная мебель, люстра и кроссовки логично отсутствовали. Зато тарахтенье не прекратилось.

 - Машина, что ли? – пробормотал Константин Матвеевич, кое-как оделся и вышел во двор. Он привычно задрал голову вверх, определяя погоду. Наверху едва-едва трепетали опушённые молодой зеленью ветки ракит. Сквозь них проглядывало синее небо с редкими облаками на нём. Константин Матвеевич констатировал хорошую погоду и зашёл в сортир. После сортира Сакуров решил выйти на улицу и посмотреть: что это за машина и к кому это приехали, к Жорке, учительше или Миронычу?