Саладин. Султан Юсуф и его крестоносцы

- Я - не христианин и не благородный рыцарь, поэтому могу кое-что себе позволить, - сказал я. - Обещаю вам, что не трону ничьей собственности и в течение одной стражи выясню, что здесь происходит. Я также выясню, можно ли нам обрести из этой распри какую-либо выгоду, и к тому же освобожу вас от тяжелой необходимости выручить из беды эту девушку... если таковая беда имеется.

- Короче, сделаешь все за архангела Гавриила, - усмехнулся рыцарь Джон. - Что ж, попробуй. Что требуется от нас?

- Немногое... Во-первых, взять в руки то оружие, которое вам скоро отдадут, и подержать его в руках хотя бы до моего возвращения, - сказал я рыцарям.

Ночной холод уже стал всех одолевать, и первыми замерзли новые вопросы и сомнения.

- Во-вторых, я прошу мессира Джона разрешить своему оруженосцу устроить для общей пользы одну небольшую проказу, - добавил я. - Всего-навсего отвязать и распугать коней.

- Чего проще! - обрадовался сквайр Иван, а его господин промолчал в знак не слишком одобрительного, но вполне определенного согласия.

Наверно, об ассасинах в этих краях никогда не слыхивали. Теперь один объявился. Прежде, чем вспомнить все свои былые навыки, я еще раз коротко поразмыслил, какую же из повозок выбрать вернее. Учтя сомнения Эсташа Лысого, я решил, что все же лучше начать дело с добычи покрупнее.

"Чего проще!" - мог сказать и я вслед за русом. Здесь вовсе не требовалось превращаться в ассасина, чтобы подобраться к повозке. Два стража дремали. Никто не боялся вылазки со стороны "осажденной" усадьбы. Я подумал, что и помощь Ивана не нужна, но все же не стал его томить и коротко взвыл по-собачьи. Спустя несколько мгновений в ответ раздалось конское ржание и топот копыт.

Когда ночные стражи очнулись и, растерянно повертев головами, побежали на шум, я уже грелся в теплой повозке, сидя верхом на "медведе" и держа тонкое лезвие кинжала у его горла.

"Медведь", если и не знал раньше франкского языка, то теперь от страха кое-как заговорил на нем. Через меня он уже на родном венгерском наречии передал приказ своему воинству отойти к лесу и побросать там в кучу свое оружие да так, чтобы оно погромче позвенело (и этим звуком разбудило сердца благородных рыцарей). Потом обе повозки двинулись в сторону усадьбы. Хозяин был разбужен, и его люди долго махали наверху факелами прежде, чем он поверил своим глазам и открыл-таки ворота. Посреди двора я велел остановиться. "Медведь" приподнялся с нагретых теплыми булыжниками тюфяков и вылез наружу, а я торжественно выехал, сидя у него на загривке.

Хозяин усадьбы пучил глаза и явно старался переловить широко разинутым ртом всех ночных птиц. Помня о подвохах семейной распри, о которых благоразумно предупреждал рус, я огляделся, высматривая путь на случай бегства, и повелел, чтобы люди хозяина удалились за ворота усадьбы. Я не слишком надеялся, что хозяин выполнит такое наглое требование, но он был так ошеломлен, что безропотно подчинился.

Монахиня, тем временем, выбралась из второй повозки сама и в обнимку с тяжелым котелком подошла ближе, глядя на меня во все глаза.

- Это зачем? - спросил я "медведя", указав на котелок.

- Чтобы не убежала, - хрипло пробормотал он.

- Теперь уж точно не убежит, - окончательно обескуражил я его и отскочил к хозяину усадьбы, держа кинжал так, чтобы он зловеще посверкивал в свете факелов.

Мне и всем рыцарям повезло: Всевышний наделил и этого достопочтенного венгерского дворянина сносным знанием франкского наречия.

- Ваша племянница свободна. Ваш недруг в ваших руках, - осведомил я его.

- Хвала Господу! - пробормотал он, по виду не столько радуясь такой внезапной подмоге, сколько желая угодить мне, нежданному "спасителю".

- У меня есть к вам неотложное дело, и я должен поговорить с вами наедине, - сказал я ему.

Хозяин почти подобострастным жестом пригласил меня в дом и что-то сказал своим родичам по-венгерски. Я немедля потребовал, чтобы он перевел мне сказанное. Он ответил, что не может оставить родичей посреди двора и тоже велел им идти в дом. По глазам было видно, что он говорит правду и пока еще не способен замыслить против меня и всех нас какого-нибудь коварства.

- Требую, чтобы они находились до утра в разных комнатах и под запором. - Таково было мое новое повеление.

- Как вам будет угодно, мессир, - немедля смирился этот явно не воинственный по своей природе старик.