Саладин

«Однажды, вернувшись в обычный час, он сидел во главе стола за трапезой, приготовленной по его приказу, и собирался уже уйти, когда ему сообщили, что приближается час молитвы. Он вернулся на свое место, сказав: «Мы совершим молитву, а потом ляжем». Затем он вступил в разговор, хотя выглядел очень утомленным. Он уже отпустил всех, кто был не на дежурстве. Вскоре после этого в шатер вошел один старый мамлюк, которого он высоко ценил, и передал ему петицию от имени тех добровольцев, которые сражались за веру. Султан ответил: «Я устал, отдай мне ее позднее». Вместо того чтобы подчиниться, мамлюк развернул петицию, чтобы султан ознакомился с ней, поднеся ее так близко, что лицо султана почти касалось документа. Его повелитель, увидев имя, значившееся в начале петиции, заметил, что такой человек достоин того, чтобы его благосклонно выслушали. Мамлюк сказал: «Тогда пусть мой повелитель начертает на петиции свое одобрение». Султан ответил: «Здесь нет чернильного прибора». Эмир сидел у самого входа в шатер, который был довольно большим. Поэтому никто не мог войти внутрь, но мы увидели чернильный прибор внутри шатра. «Он здесь, в шатре», — ответил мамлюк, словно предлагая своему повелителю самолично взять этот прибор. Султан обернулся и, увидев искомый предмет, воскликнул: «Именем Аллаха! Он прав». Затем, опершись на левую руку, он вытянул правую, дотянулся до чернильного прибора и поставил его перед собой. Пока он ставил благоприятную резолюцию на документ, я заметил ему: «Аллах сказал Своему Святому Пророку:…поистине, человек ты нрава великого (Коран, 68:4), и я не могу удержаться от мысли, что мой покровитель обладает таким же нравом, что и Пророк». Он ответил: «Дело того не стоит; я удовлетворил ходатайство, и это — достойная награда» (Ч. 1. Гл. 7. С. 55).

А. В. Владимирский опять не находит в этом случае ничего особенного, хотя и в самом деле трудно представить другого восточного правителя, который простил бы любому из своих подданных такое обращение.

Что действительно входило в обязанности султана, так это разбирательство наиболее сложных и спорных судебных дел. Но и здесь Салах ад-Дин проявлял себя с самой неожиданной стороны: он мог вполне принять жалобу против самого себя и выступать в качестве ответчика, ища справедливое решение той или иной проблемы. Баха ад-Дин иллюстрирует это стремление Салах ад-Дина к справедливости эпизодом, в ходе которого султан доказал свою правоту, но, тем не менее, щедро одарил старика, утверждавшего, что правитель Египта взял к себе на службу его беглого раба, а после смерти последнего присвоил его имущество.

Что касается его жестокости и кровожадности, то в качестве доказательства этого приводятся факты казни пленных тамплиеров, госпитальеров и Рено де Шатийона после Хатгинского сражения, а также казни захваченных в плен рыцарей во время войны с Ричардом 1192 года.

Однако доподлинно известен лишь один случай, когда Салах ад-Дин лично выступил в роли палача — с Рено де Шатийоном, но, как убедится читатель, его было за что казнить.

Решение о казни тамплиеров и госпитальеров при всей его жестокости также не выглядит беззаконием, так как эти монахи-рыцари сами не раз проявляли зверскую жестокость по отношению к мирному мусульманскому населению. А вот казни 1192 года осуществлялись по решению совета эмиров в отместку за массовую казнь пленных защитников Акко, и, по всей видимости, сам Салах ад-Дин был против этой меры.

Тем не менее обезглавливание своих врагов, которое практиковал Салах ад-Дин наряду с другими восточными правителями, вне сомнения, не может не вызывать у читателей аналогии со страшными казнями, которые практикует ИГИЛ в Сирии.

И тут не поспоришь: обезглавливание и в самом деле узаконено Кораном и благословляется им, когда речь идет о «врагах ислама», о чем прямо говорится в его 47-й суре: «А если станут те, кто не уверовал, сражаться с вами, — по шее им удар мечом! А если победите, в плен живых берите!

Либо милость к ним, либо выкуп, пока война не сложит бремени. Вот так-то! Если б возжелал Бог, Он покарал их, но Он испытывает одних другими. Те, кто убит на пути Бога, — деяния их не напрасны!)»[45].

Существуют десятки различных толкований этих слов, но большинство из них подчеркивают, что, во-первых, обезглавливание применимо только во время войны и только к тем немусульманам, которые не признают власть ислама и бросают ей вызов.