Саламина

Пообедавших в нашем доме гостей отсылали пить кофе к Софье — блестящий план, благодаря которому мы каждый раз освобождали дом для следующей партии. А если бы им захотелось там застрять — что ж, она знает, как с ними управиться. Впрочем, нашлось достаточно развлечений — кафемиков, конечно — в других домах, чтобы гостей потянуло в новое место.

К концу дня, когда темнота спустилась, весь поселок стал ареной празднества. Не знаю, может быть, оно длилось всю ночь, во всяком случае, на следующий день празднество было в разгаре. Едва мы успевали вернуться домой с кафемика в одном доме, как появлялся разодетый ребенок и приглашал в другой. Во всех домах сделали уборку, все они украшались доступными произведениями искусства: бедные дома — простыми газетными иллюстрациями, богатые — цветными рождественскими открытками и литографиями. Все дома были увешаны самодельными бумажными гирляндами, а во многих стояли самодельные деревянные рождественские елки. Все дома были иллюминованы свечами и снабжены — думаю, по очереди — кофейными чашками и ложечками, и почти везде угощали пирогами, а кое-где сигарами и сигаретами. Короче говоря, хотя мы все сделали для того, чтобы гости веселились, веселья не было. «Мы все разоделись, — казалось, говорили люди, — и не знаем, чем заняться». Вот вам сегодняшняя Гренландия!

XXXII От рождества до крещения

Вот опять! Бух! Бух! Бух! Можно подумать, что сегодня 4 июля, но это только 30 декабря. Настраиваются к новогоднему вечеру. Завтра начнут по-настоящему.

Бух! Звук так силен, будто выстрелили в комнате. Дверь распахивается, в комнату врывается старая Беата.

— Крону, крону! Давайте ее мне! Я ее подстрелила! — И Беата квохчет от смеха, повертывая по своему обыкновению во все стороны забавное туловище.

— Вы не могли подстрелить крону, Беата, потому что в доме нет ни единой. Вот, может быть, вы подстрелили эти сигареты. — И я даю ей горсть.

Если бы я не спас банк от нашествия вкладчиков, то он бы лопнул. Нашествие вкладчиков? Это было нападение грабителей. Весь день перед самой моей дверью или под окном раздавались оглушительные взрывы, а затем входил стрелок, требуя чего-нибудь. Я спас свои лампы, флейту, спас множество ценных вещей, отдав взамен их значительное количество шнапса, табака, пива и сгущенного молока. Те, кто не стреляли в мою собственность, приобретали ее, приходя ко мне в дом с новогодними поздравлениями. Они шли поодиночке или группами, разодетые, большей частью парни. Войдя, каждый из них вежливо пожимал мне руку, а потом просто стоял и сконфуженно ждал.

А вечером, в канун Нового года, внезапно, как будто все торопились закончить до наступления Нового года все то, что оставалось недоделанным, на меня посыпался такой дождь довольно страшных изделий из тюленьей кожи: спичечниц, футляров для ножниц и часов, кисетов, кошельков, что я был растроган чуть не до слез. Я немедленно созвал всех женщин, поднесших эти подарки, и их мужей на ужин с танцами. Ну, скажу я вам, отпраздновали же мы канун Нового года! Наше дружеское веселье разгорелось, как пламя на начиненном фруктами, сочащемся ромом роскошном рождественском пудинге. Наконец не в силах сдерживать любовь к людям, мы вооружились бутылками млека доброты человеческой (90-градусной крепости) и пошли по поселку от одного конца до другого, от дома к дому, поднимая тех, кто спал, и всех подряд поздравляя «С Новым годом, с новым счастьем».

Наступил уже Новый год, но рождество должно было длиться еще пять дней.

Я не знал, какой сегодня день, который час, где я. Я ничего не знал, а только слышал, как во сне, необычайную музыку, пение ангелов. Сон? Не может быть, я уже не спал. Открыл глаза, да, в комнате горела лампа. Я чувствовал, как до моего ложа доходит тепло от печки. Вон Саламина ходит на цыпочках по комнате. И все же слышна музыка: созвучно поющие голоса, близкие, но приглушенные, удивительно нежные. Они пели «Venite adoremus».[23] Сознание вернулось ко мне, я вскочил. Взял лампу и поднес ее к окну так, чтобы свет падал на снег. Сквозь замерзшие стекла я разглядел стоявших под окном людей. Поставив на подоконник в ряд зажженные свечи, я вышел.

Вышел к ним как раз, когда пение кончилось. Было холодно, очень тихо и темно. Внизу, как будто от падающего снега, стояла завеса, вверху на небе светилось несколько звезд. «Спасибо, спасибо», — говорил каждый, принимая от меня подарок. Было утро крещения.