Салават Юлаев

Татарин-приказчик, удобный владельцу заводов, потому что он легко говорил по-башкирски, сидя в коше Юлая, звонко хлопал широкой ладонью по крышке узорной шкатулки, предлагая немедленно заплатить хорошие деньги.

Деньги были Юлаю нужны, а похищение Салаватом дочери Рысабая заставило старшину пойти на большие расходы: надо было платить калым за невесту и, кроме того, за бесчестье, нанесённое Салаватом жениху. Между тем сын Рысабая, писарь Бухаир, тотчас решил жениться на самой богатой невесте из всей округи, а Рысабай заявил, что помирится с Юлаем лишь после того, как старшина заплатит калым и за Бухаира; в расчёте же на деньги Юлая он был несказанно щедр и обещал неслыханный выкуп отцу Бухаировой невесты.

Старшина взвешивал про себя, какая из двух невзгод больше: попасть в немилость к богатым заводчикам или заслужить озлобление единоплеменников?

Земли, которых так добивался владелец заводов, принадлежали лично ему, Юлаю, но в его руках это были башкирские земли, в руках же заводчиков они становились чужими.

Юлай созвал самых почтенных старейшин рода на совет к себе в кош. Он зарезал барашка, сварил бишбармак, он не жалел кумыса. Настелив ковров и паласов, он навалил подушек и под конец сказал сытым и благодушным односельчанам, в чём дело и для чего приехал его важный гость.

Но богатое, сытное угощение не усыпило аксакалов, когда зашла речь о продаже земли. Особенно всех встревожило то, что заводчик зарится на полосу, лежащую возле самой деревни.

— Курице некуда будет пойти погулять!

— Овечка сошла со двора — и тотчас на чужую землю. Штрафы да раздоры пойдут.

— На что то похоже, чтобы у самой деревни чужая земля была!

— Нет нашей воли! Продашь — во старшинах не будешь! — расшумелись старики.

Лучник Бурнаш одиноко сидел в стороне. Когда все шумели и спорили, он молчал, и вдруг из горла его словно сама полилась грустная песнь, которую, по преданию, сложил славный батыр Мурадым. Все споры умолкли. Все слушали песню.

Гяуры отнимут землю твою,
Понемногу порубят леса для заводов,
А мужи, хозяева тёмных лесов,
Где возьмёте тогда вы жёлтого меду?
А-ай!..

— Не продавай земли, старшина!

— Отцовских могил нельзя продавать неверным.

— Польстишься на золото — станешь врагом народу.

— Не продавай! — возбуждённо кричали старейшины, ещё больше распалённые песней Бурнаша.

Юлай обернулся к приказчику.

— Слышишь, гость, народ не велит. Не продам.

— Да что там — народ не велит! Чья земля? Или ты уж своей земле не хозяин? — раздражённо воскликнул приказчик, вскочив с места.

Юлай не успел ничего ответить ему, когда в кош ворвался возбуждённый, пылающий гневом и возмущением Салават.

— Они рубят лес! Рубят лес! — закричал Салават.

Эта весть оглушила всех будто внезапным громом.

Никто не спросил Салавата, кто рубит лес, но все дружно вскочили с подушек и крикнули разом одно:

— Где рубят?!

Русские хозяйничали у самой деревни, оставленной жителями на время кочевья. Все поняли, что приказчик от имени заводовладельцев приехал добиваться согласия на то, что было уже захвачено…

В коше поднялся шум и крик. Лучник Бурнаш схватил за грудь заводского приказчика и кричал ему что-то, брызжа слюной, прямо в лицо. Другие дёргали его за рукава и полы кафтана, тыкали в грудь и в бока кулаками, совали костлявые старческие кулаки ему под нос…

Часа через два старшина Юлай во главе старейшин уже стоял в толпе крепостных заводских рабочих на берегу реки, возле своей деревни. Старшина дознавался у рабочих, кто из них самый главный. Рабочие забавлялись его неправильной речью и кажущейся наивностью вопросов.

— Мы все тут главные! Все господа! — зубоскалил один из лесорубов. — Глянь сам — кафтаны парчовы, сапожки Козловы!

Он повёртывался перед Юлаем, выставляя всем на посмешище свои лохмотья и босые, израненные и запылённые ноги. Рабочие хохотали над его шутками.

Башкиры не улыбались. Они стояли, мрачно потупясь, и исподлобья смотрели на страшное разорение. Весь берег реки за деревней был сплошь завален срубленными стволами. Опушка леса ушла от берега вглубь. По самому берегу десятки людей рыли землю и таскали носилками на одно место и сваливали её в кучу. Кипела какая-то стройка.

Балагур-лесоруб внезапно прервал свои шутки, взглянул на дорогу. По выражению лица его догадались и остальные работные люди, что он увидал. Они бросились врассыпную, а вслед за тем раздался и резкий голос того, кто своим прибытием так смутил шутников.

— An die Arbeit machen Ihr euch! За работ! — крикнул немец — плотинный мастер, осаживая аккуратную маленькую лошадку, запряжённую в одноколку. Вместе с мастером подъехало несколько вооружённых всадников.

Толпа башкирских старейшин осталась лицом к лицу с мастером. Надменно взглянув на толпу азиатов, которых не ждал, считая, что они далеко на кочёвке, немец вдруг обратился к ним по-хозяйски и даже строго, словно не он пришёл к ним, а сами они вторглись в его владения.

— Ви чего хочет? — сурово спросил он, не сходя с повозки.