Салават Юлаев

Я видал недавно, как карга клевала издыхающую крысу. Крыса вздрагивала, а карга спокойно наслаждалась, выклёвывая ей глаз. Карга — это царица, а крыса — башкиры. Урусы выклюют наши глаза и нашу печень! Я был раньше рабом бухарского купца, и я был после рабом своего советника Аланджянгула. Я не был никогда повелителем и не умел быть им, хотя умею быть воином и сумею умереть под знаменем ислама.

Аланджянгул пропал, и я не рад этому, хотя хотел его смерти год назад. Теперь Азраил простёр меч свой над нашим народом…

Когда хан замолчал, в ушах моих заскулила укорами кровь убитого брата, и дрожащим голосом я спросил Кара-Сакала:

— Скажи, Салтан-Гирей, а наши союзники на Кубани?

— Это «воины моего отца», — ответил хан, — их так же, как отца моего, выдумал Аланджянгул.

— А кайсаки? — продолжал допытываться я.

— Кайсаки отказали в союзе безродному башкирину, они кочуют до самой Кубани и знают всех ханов. Они засмеялись и не поверили выдумкам о моём отце.

— А каракалпаки? Ты же сказал, что их тысячи… Каракалпаки!! — Мой голос дрожал, когда я допытывался: кровь убитого брата стучала у меня в висках, и я хотел убить хана.

Кара-Сакал засмеялся.

— Малай, — сказал он, — разве можно из одной чёрной бороды сделать тысячу чёрных шлемов?[2] Кто пойдёт в союзники к бедному пастуху Миндигулу из Юмартынского юрта по Ногайской дороге?!

Там, на речке Сулучуку, у него есть мать. У неё нет воинов. Там у него были братья. Оба убиты. Там есть у него жена. Но что даст она войску? А дети бедного Миндигула, «ханские» дети, они слишком молодые ещё, чтобы отдать свою кровь на войне.

Пастух Миндигул был рабом.

Он убил хозяина-купца и бежал через пустыню; он видел много восходов и закатов, прежде чем пришёл домой, и он видел много людей. Он пришёл домой, чтобы пасти баранов.

Гяуры отняли у него нос. Кайсаки отняли ухо. Хивинский господин отнял у него палец, а родные братья башкиры отняли честь. Они сделали его обманщиком своего народа!

— Вот, знаешь ты все, брат «хана». Скажи, младший брат, что делать повелителю башкир? — заключил Кара-Сакал.

Я молчал. Сердце моё возмутилось. Что мог сказать я? Я сжимал рукоять ножа.

— Тебя казнят, Миндигул! — это я сказал тихо. И ещё тише я сказал: — Многие говорят, что ты обманщик и что тебя надо выдать гяурам. За голову Аланджянгула обещали пятьсот рублей. За твою дадут больше. Беги, изменник народа! — сказал я и ждал. Если бы он согласился, мой нож пронзил бы его сердце.

Кара-Сакал задумался и долго молчал. Но вот встал он и стал выше ростом на целую голову.

— Малай! — сказал он гневно. — Кто должен бежать? Я — воин, а не баба! Я — хан! Кто предаст меня? Уже воины отца моего подходят к Уралу. Их восемьдесят тысяч! Только две дороги башкир ещё не пристали ко мне, и они будут наши! Русский начальник лжёт, что война с турками кончена, и двуглавый урод с гяурского знаменисвоими крыльями не заслонит полумесяца на зелёном знамени пророка! Я поведу свой народ к победе и славе!..

Ещё за несколько мгновений до того я готов был убить раба Миндигула, теперь я отдал бы за великого хана три жизни, если бы аллах даровал их мне. Нож выпал из моей руки. Передо мной стоял не раб бухарского купца — это был великан-батыр.

— Карагуш, — сказал я. — Хан башкир!..

И я опустил глаза в землю.

Кара-Сакал усмехнулся.

— Я — карагуш, а ты — мой младший брат. Подыми свой нож.

Он взял лук. Долго выбирал стрелу в колчане. Наконец выбрал лучшую, вышел из коша, натянул тетиву до отказа и спустил первую вестницу Азраила в лагерь гяуров. А я крикнул:

— К оружию! К оружию!

Мы сражались. Это был первый бой с русскими, и они отошли под нашим ударом.

В эту ночь к нам прикочевали с жёнами и детьми ещё три юрта башкир — Табынский, Кубеляцкий и Катайский — и ещё приехали вестники от двух юртов — Киргизского и Дуванского — и сказали, что вот освободятся ущелья от воды и они придут к нам.

Сила наша росла…

Но русские тоже не дремали. Хотя они и лгали про мир с турками, но у царицы было множество воинов. Она прислала на нас казаков с Яика и с Днепра — реки, которая течёт далеко к закату, и она прислала много солдат и пушек, и вот ещё не успели очиститься дороги от воды в горных лощинах, ещё не везде растаял снег, а победа изменила нам.

Велик аллах в гневе и в милости!

Русский командир Языков напал на нас с казаками и солдатами, другой командир, Арсеньев, пришёл на помощь ему, а нас оставил аллах.

Нам оставалось отойти назад и ждать, пока придут две приставшие к нам дороги. Чтобы отойти, надо было двигаться по пути на Свибинский юрт через крепость Чабайкул, но собаки русской царицы, изменники-тарханы, заняли эту дорогу.

Хан советовался со мной. Мы решили скрыться в лесу при истоке Усень-елги, где много гор и камней. Но гяуры не дали нам дождаться, пока реки войдут в берега и воды успокоятся; они окружили нас крепко, как кольца аждаги. И вот от нас уехала целая толпа трусов и изменников к тарханским собакам, и они звали с собой остальных и кричали Кара-Сакалу, что он — обманщик и самозванец.