Читаем Салажонок полностью

Васька долго крепился, но больше не мог. Такое офицерье он видел в белых обозах. По такому садил из пулемета. Он подошел к борту и задрал голову:

- А ты здесь кто?

Безенцов, чуть подняв брови, взглянул на него, но сразу же отвернулся.

- Ты кто, спрашиваю? - повысил голос Васька, Приходилось отвечать, и Безенцов улыбнулся:

- Надеру уши - узнаешь.

- Не надерешь, - ответил Васька, взявшись за гранату.

"Связываться с мальчишкой? Еще китель выпачкаешь", - Безенцов пожал плечами, повернулся на каблуках и ушел. Он не испугался, но тем не менее Васька почувствовал себя победителем.

- Молодцом, салага, - сказал Шарапов. - Не люблю белоштанного. Сам дал бы ему раза. - Это звучало похвалой Ваське, и он выпятил грудь, но, встретившись глазами с Ситниковым, смутился.

- Уши надрать тебе все же надо б, - сказал Ситников. - Безенцов этот командует сторожевиком "Разиным". Может, он и сволочь - про это не скажу. Однако контрреволюцией не запятнан и командир корабля. Лаяться, значит, нечего.

Десять лет входила морская служба в Ситникова. Дисциплина оставалась для него дисциплиной и в революции. Безенцов все-таки был командиром.

Безенцов или Мазгана? Который лучше? Мазгана, видно, хотел бы делать дело, да не умеет. Неплохой человек, только шляпа. Безенцов - из старых офицеров, командир что надо, и на словах будто хорош, однако в душу ему не влезешь. Больно скользкий.

- Не наш, - сказал Шарапов.

- А где возьмешь наших? - спросил Ситников. - Наши еще не учены. - И, подумав, добавил: - Пускай пока что действует. Первое дело - налаженность. Налаженность - значит, организация, а без командиров ее не создашь.

Ситников, конечно, был прав: за неимением своих приходилось брать сомнительного Безенцова. Совершенно так же вместо крейсеров брали вооруженные буксиры. Воевали с чем были.

Сейчас, однако, не воевали. Сейчас был мир, штиль и плывущий от зноя горизонт. Духовая музыка где-то на полпути к городу, сонные, обезлюдевшие корабли у стенки, свисток паровоза и лязг ударивших друг в друга буферов.

- Ты сказал "салага", - вспомнил Васька. - Что такое салага?

- Рыбка такая, - ответил Шарапов, - маленькая.

- Так у нас мальцов зовут, - объяснил Ситников. - Салагами да салажатами... Ты, значит, тоже салажонок, только тебя еще драть надо, чтобы толк вышел.

Больше говорить не хотелось: слишком парило. Воздух поднимался дрожащими струями от железной палубы, как от плиты. Небо было совершенно неподвижным. Васька откинулся навзничь, почувствовал под головой сложенный бухтой трос и закрыл глаза. Трос был смоленый - от него шел хороший запах. Вообще было хорошо.

- "Данай" в море, - глухо, откуда-то издалека сказал Ситников.

- Плавает, - подтвердил еще более далекий Шарапов.

"Что такое Данай? - хотел спросить Васька, но выговорить не смог. - Что такое Данай? Вероятно, какая-нибудь штука?" - и сразу Васька увидел широкое море, а на нем невероятную штуку - вроде крысы в четыреста восемьдесят два фута длиною. У ней было двенадцать ног - все в новеньких штиблетах, и она плавала медленно, перебирая ими масляную воду. Глаза у нее были серые и навыкате, как у Безенцова. Она усмехнулась узким ртом, и внезапно голоса прокричали:

- "Данай"! "Данай"!

Тогда ударила двенадцатидюймовая пушка.

- "Данай"! - громко сказал Ситников.

Васька открыл глаза, но никак не мог прийти в себя. Почему-то Ситников стоял над ним с плотно сжатыми губами и взволнованным лицом.

- Удирает! - крикнул кто-то с мостика, и за криком ударил новый орудийный выстрел. От выстрела Васька вскочил.

Полным ходом к воротам порта шел небольшой сторожевик под красным флагом. Прямо за его кормой встали два стеклянных столба. Когда они рассыпались, долетел короткий звук разрыва.

- Недолет, - отметил Шарапов и как мог глубже засунул руки в карманы. Помочь "Данаю" было невозможно, а чувствовать руки незанятыми - мучительно. На корме "Даная" вспыхнул желтый огонь - выстрел. Он отбивался. От кого? И Васька далеко, почти на самом горизонте, увидел два синих силуэта.

- "Страж" и "Грозный", - сказал Ситников. - Те самые, что обстреляли Таганрог. Кроют шестидюймовками.

Высокие корабли на горизонте были врагом, убегающий сторожевик - своим. Это Васька понял сразу.

- А их крыть нечем, - ответил Шарапов.

Снова всплески под кормой "Даная". Его кормовая семидесятипятимиллиметровая стреляет беглым огнем, но это бесцельно, - она слаба. Дойдет "Данай" до ворот или не дойдет? И что дальше будет: ведь в гавани тоже могут разбить.

Ситников отвернулся.

- Пожалуй, не уйдет!.. Эх! - и махнул рукой.

Команда - за четыре версты в городе, снарядов нет, служба связи проспала белых. Другой бы ругался, но Ситников держаться умел. Сразу же вспомнил, что не годится сеять панику:

- Близко не подойдут. Побоятся мин.

- А издалека не смогут? - спросил Васька. Он был вполне спокоен, и Шарапов его одобрил:

- Бодрись, салага! Смогут.

Перестрелка прекратилась. "Данай" влетел в ворота, а "Страж" и "Грозный" тем же курсом прошли мимо порта. Теперь они были видны отчетливо: двухмачтовые, с толстой трубой и надстройкой на середине корпуса.

Они не стреляли. Бой, значит, кончился.

Перейти на страницу:

Похожие книги

120 дней Содома
120 дней Содома

Донатьен-Альфонс-Франсуа де Сад (маркиз де Сад) принадлежит к писателям, называемым «проклятыми». Трагичны и достойны самостоятельных романов судьбы его произведений. Судьба самого известного произведения писателя «Сто двадцать дней Содома» была неизвестной. Ныне роман стоит в таком хрестоматийном ряду, как «Сатирикон», «Золотой осел», «Декамерон», «Опасные связи», «Тропик Рака», «Крылья»… Лишь, в год двухсотлетнего юбилея маркиза де Сада его творчество было признано национальным достоянием Франции, а лучшие его романы вышли в самой престижной французской серии «Библиотека Плеяды». Перед Вами – текст первого издания романа маркиза де Сада на русском языке, опубликованного без купюр.Перевод выполнен с издания: «Les cent vingt journees de Sodome». Oluvres ompletes du Marquis de Sade, tome premier. 1986, Paris. Pauvert.

Донасьен Альфонс Франсуа Де Сад , Маркиз де Сад

Биографии и Мемуары / Эротическая литература / Документальное
100 великих деятелей тайных обществ
100 великих деятелей тайных обществ

Существует мнение, что тайные общества правят миром, а история мира – это история противостояния тайных союзов и обществ. Все они существовали веками. Уже сам факт тайной их деятельности сообщал этим организациям ореол сверхъестественного и загадочного.В книге историка Бориса Соколова рассказывается о выдающихся деятелях тайных союзов и обществ мира, начиная от легендарного основателя ордена розенкрейцеров Христиана Розенкрейца и заканчивая масонами различных лож. Читателя ждет немало неожиданного, поскольку порой членами тайных обществ оказываются известные люди, принадлежность которых к той или иной организации трудно было бы представить: граф Сен-Жермен, Джеймс Андерсон, Иван Елагин, король Пруссии Фридрих Великий, Николай Новиков, русские полководцы Александр Суворов и Михаил Кутузов, Кондратий Рылеев, Джордж Вашингтон, Теодор Рузвельт, Гарри Трумэн и многие другие.

Борис Вадимович Соколов

Биографии и Мемуары
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное