Сальери

Что же касается «бездарности» Сальери, то, как замечает доктор филологии И. З. Сурат, «это придумали пушкинисты — в тексте пьесы мы не находим тому подтверждений. Сальери ведомы и “восторг”, и “вдохновенье”, Моцарт любит его музыку и не сомневается в его одаренности» ^{312}. Да и противопоставление трудолюбия Сальери легкому гению Моцарта придумали те же пушкинисты. На самом деле, труд и вдохновение были знакомы как Моцарту, так и Сальери. В равной мере они были знакомы и Пушкину. В этом смысле совершенно справедливо утверждение философа и публициста В. В. Розанова о том, что «нет искусства без ремесла и нет гения без прилежания» ^{313}.

А вот еще слова И.З. Сурат, с которыми трудно не согласиться: «Как не состоят в противоречии труд и вдохновенье, так не состоят в противоречии и пресловутые “алгебра” с “гармонией” — во всяком случае, Сальери ведомо и то и другое, как всякому художнику» ^{314}.

А. А. Белый пишет:

«Отождествлять литературный персонаж с его прототипом, Сальери пушкинского с Сальери, обладавшим плотью и кровью <…> неправомерно. Тем более, если “смотреть на историю взглядом Шекспира”. В Яго, этом литературном аналоге Сальери, отразился взгляд Шекспира на гуманизм, его оборотную сторону» ^{315}.

Всё правильно. С одной лишь разницей: великий Шекспир выражает свои идеи, используя вымышленный персонаж по имени Яго, а великий Пушкин, рассуждая о нравственности, возводит клевету на реально существовавшего человека.

Но, как оказывается, если очень захотеть, то и этому можно найти оправдание. Вот, например, как это делает тот же А. А. Белый:

«Философия, приводящая к убийству Моцарта, не может быть правильной. Для читателя большую роль играет то, что образ Моцарта закреплен в его сознании на уровне самой горячей симпатии. Замена имени Моцарта в пьесе на какое-либо другое, нейтральное, сделало бы нравственную реакцию на убийство более рассудочной и холодной. А нужно, чтобы сердце было не в ладах с рассудком, реагировало быстрее и однозначнее. Делая Моцарта трагическим героем, Пушкин избирает путь внелогического нравственно-императивного воздействия на читателя» ^{316}.

Потрясающе! Заведомо ложное обвинение в убийстве оправдывается необходимостью нравственно-императивного воздействия на читателя…

* * *

Как только ни называли потом Сальери с подачи Александра Сергеевича!

Не только простые обыватели, но и ученые, писатели, люди искусства, поддавшись гипнозу пушкинского гения, видели в добрейшем и достойнейшем человеке настоящее исчадие ада. Или, на худой конец, злобную бездарность, скучную даже в своих преступлениях. Великий Ф. И. Шаляпин, исполнявший роль Сальери в опере Н. А. Римского-Корсакова, писал: «Я вообще не верю в одну спасительную силу таланта, без упорной работы. Выдохнется без нее самый большой талант, как заглохнет в пустыне родник, не пробивая себе дороги через пески. Не помню, кто сказал: “гений — это прилежание”. Явная гипербола, конечно. Куда как прилежен был Сальери, ведь вот даже музыку он разъял, как труп, а “Реквием” все-таки написал не он, а Моцарт. Но в этой гиперболе есть большая правда. Я уверен, что Моцарт, казавшийся Сальери “гулякой праздным”, в действительности был чрезвычайно прилежен в музыке и над своим гениальным даром много работал» ^{317}.

Как видим, опять сплошной повтор навязанных Пушкиным стереотипов.

Повторимся — имеет ли это хоть какое-нибудь отношение к реальной личности Антонио Сальери? И еще раз ответим: нет, не имеет. А ведь Пушкин — это авторитет («наше всё»), а с авторитетов спрос особый. Ведь люди «верят авторитетам, а также народной мудрости в виде пословиц или афоризмов <…> они знают, что своим умом всего не постичь, приходится доверяться другим» ^{318}.

Слова авторитетов многие поколения изучают в школах, и никому и в голову не придет, что «наше всё» может заблуждаться, и именно так его заблуждение, основанное на нелепом слухе, приумножаясь в миллионах голов, постепенно превращается в общепризнанный факт, то есть в истину. И об эту стену разбиваются все (даже самые обоснованные) доводы…

К сожалению, об эту стену разбиваются даже доводы очень уважаемых людей. Их просто не замечают. Тем не менее они есть, и некоторые из них хотелось бы привести:

Юрий Нагибин: «И не Сальери надо было завидовать Моцарту, скорее наоборот, оперы Сальери нравились венцам куда больше, чем “Волшебная флейта” или “Женитьба Фигаро”» ^{319}.

Еремей Парнов: «Сальери был кумиром столичных меломанов, а Моцарта встретили весьма и весьма прохладно. Сальери тоже писал легко и быстро, ничуть не стремясь “проверить алгеброй гармонию”. Он создавал превосходные композиции» ^{320}.

Марк Алданов: «Моцарт был такой же “гуляка праздный”, как Сальери — убийца. Ни от какой работы он не отказывался: уроки музыки детям — можно; танцы для придворного бала — отлично; пьеска для часов — отчего же нет?» ^{321}