— Заткнись.
— Но если Йохан Богесен мог дать тебе две кроны, я могу позволить себе дать четыре.
Минуту-две девочка стояла молча перед ним. Ее взгляд только перебегал с монет у него в руке на его глаза. Быть может, эти неистовые глаза выражали какую-то мольбу, какое-то искание, близкое и понятное ей, одинокому, заброшенному существу? Страх перед коварством моря, инстинктивно пробудившийся в душе ребенка, и ненависть ко всему, что лишает уверенности и спокойствия, сейчас, казалось, совсем исчезли. Девочка проворно выхватила обе монеты из его руки. Не сказав ни слова благодарности, она крепко зажала деньги в кулаке и спрятала руку за спину.
— Если бы мне довелось очутиться на чужбине и много лет прожить среди людей, которые говорят на чужом языке и которые не имеют ни малейшего представления о том, кто я, какие горы возвышаются над этим фьордом, или, предположим, я попал бы в бешеный шторм где-нибудь в океане, на другом конце света, или очутился бы в городе, где у людей по-иному приделаны ноги, чем у нас, и глаза глубоко сидят в глазницах, а кожа темная, как у чертей, все равно с величайшей радостью я отдал бы все на свете, только бы узнать, о чем ты думала или что ты чувствовала прошлой зимой, сидя на кухне в Марарбуде, когда я смотрел на тебя. У тебя такое выразительное лицо. Мне невыносимо больно, что в твоей памяти я останусь только пропащим пьяницей, совратившим твою мать.
— Ты сказал маме, что собираешься уезжать? — спросила Салка Валка.
— Я никому не говорил, что собираюсь уезжать. Насколько мне помнится, я и тебе не говорил об этом. Да я и не думаю уезжать. Я только сказал, что если бы уехал и очутился на другом конце света, если бы мне довелось бороздить моря в шторм и непогоду, если бы мне пришлось сразиться с целым вооруженным отрядом в другой части света — понимаешь, — передо мной всегда был бы только один образ, одно лицо во всем мире. Иногда один-единственный образ живет в душе человека и властвует над ним всю жизнь, до самой смерти.
Вся трагичность положения заключалась в том, что он обращался к ошеломленному ребенку, никогда даже в мыслях не представлявшему себя взрослой женщиной. Девочка была охвачена ужасом, она позабыла даже про ненависть. У нее так сильно билось сердце, что она слышала, как его удары эхом отдаются в горах, она побледнела, колени дрожали, казалось, ноги вот-вот откажутся ей служить. Но только несколько мгновений девочка стояла перед ним, дрожащая, с глазами, полными страха и ужаса. Через секунду она уже со всех ног мчалась к дому.
Может быть, она спешила к матери, чтобы на ее груди выплакать свой страх, как это делают испугавшиеся дети?
Нет, она не побежала в дом. Обогнув его, она влетела в хлев, захлопнула за собой дверь да еще намотала шнурок на гвоздь. Корова и девочка не были задушевными друзьями, они не привыкли поддерживать друг друга в беде. Поэтому Салка осторожно обошла корову и, добравшись до сена, бросилась на него. Должно быть, она пролежала здесь очень долго. Мало-помалу к ней вновь возвратились силы, сердце перестало колотиться. Девочка раскрыла вспотевшую руку и с удивлением уставилась на монеты. Вероятно, на какой-то миг она даже думала, что это сон, — до сегодняшнего дня ей не приходилось наяву держать такие деньги. Кто-то постучался в дверь хлева. Это была мать, она попросила впустить ее.
— Ты что здесь делаешь, Сальвор?
— Ничего, — ответила девочка.
— Что хотел от тебя Стейнтор? Я видела вас из окна, он что-то дал тебе.
— Он дал мне две монетки, — ответила девочка неуверенно, краснея и смущаясь, будто ее застали на месте преступления. Она почувствовала, что, приняв эти деньги, она стала соперницей матери.
— Как тебе не стыдно, негодница, принимать деньги от мужчины! И от кого? От жениха твоей матери! Постыдилась бы. А ну, давай их сейчас же!
В эту минуту Салка Валка уже не питала ненависти к Стейнтору, нет, она ненавидела эту толстую женщину с гнилыми зубами, которая видела в ней, еще подростке, только свою соперницу и пускала в ход материнскую власть, чтобы унизить и оскорбить ее.
— Это мои деньги.
— Неправда, ты не имеешь права на них. Мужчина может легко угодить в исправительный дом, если он склоняет девочек брать от него деньги. Отдай сейчас же деньги, а не то я тебе задам взбучку.
— Ни за что! — закричала девочка. — Только попробуй подойди ко мне.
Мгновение женщина в гневе смотрела на свою дочь. Каждый мускул на лице дрожал от злобы, но потом черты лица обмякли и две большие слезы скатились по щекам. Женщина разразилась судорожными рыданиями. Она обратилась с пылкой мольбой к Иисусу. Девочка убежала.