Салка Валка

— О, — спохватился он, когда насыпал кулек доверху. — Я ошибся и взвесил на пять фунтов больше. — Он вновь поставил кулек на весы и отсыпал лишнее. Девочка почти враждебно смотрела на него, продолжая ожесточенно крушить зубами карамель. Выражения одно за другим быстро сменялись на ее лице. Она взяла кульки, тряхнула головой и направилась к двери, но на пороге остановилась и, повернувшись, крикнула:

— Больно ты важный стал, делаешь вид, будто впервые встретил меня!

— Ты все получила? — спросил мальчик.

— Не думай, что я собираюсь разговаривать с тобой.

— Ну, значит, все в порядке, — ответил он сухо.

— Говорят, что ты липнешь к богачам, тащишься за ними, как собачий хвост. А сам-то ни капельки не лучше нас всех. До свиданья!

— До свиданья!

Пропади он пропадом, этот Копенгаген. Пусть он остается с богачами. Мешок с костями! Страшилище! Да она похожа на пьяную бабу! Девочка плелась домой по слякоти, ничего не видя, как в тумане; перед глазами мелькали то красные, то черные круги. «Али, Али», — думала она уже дома, прижимая руки к груди.

Если бы он знал, если бы он только знал!..

Глава 15

Никому не понять человеческого сердца — меньше всего оно понятно угрюмым горам, которые, словно языческие боги, возвышаются над этой маленькой полоской берега у холодного, зеленого, как океан, фьорда; им не страшны ни туманы, ни вечные непогоды. Влажный океанский ветер разгуливает по ночам в убогих рыбачьих хижинах, ничуть не смущаясь, что там, может быть, спит измученная, больная душа. Знакомо ли вам то чувство, какое испытываешь, проснувшись в зимнюю дождливую ночь от холодной капли, упавшей через дырявую крышу на грудь? И так капля за каплей. Уснуть невозможно. В темноте ночи все мы одинаковы. Здесь, на этом берегу, спит дочь купца, никто ее не видит, никто ею не восхищается, ее шикарная шуба висит в гардеробе, а тело у нее такое же, как и у бедных девушек, и умрет она так же, как они, когда придет время. Ее тело, не прикрытое одеждами, в темноте ночи ничуть не лучше тела Салки Валки, одинаково равны они и перед смертью. Сжатые в кулак пальцы все одинаковой длины. Садка Валка трепещущими руками ощупывает свое загадочное тело, которому бог, как говорится:

И кости, и сухожилья,
И кожу дал в изобилье.

Почему же бог не послал всем девушкам меховое пальто, чтобы они ходили в них днем? Почему не все имеют одинаковое право на карамель? Почему не все могут ездить в Копенгаген? Почему не всем дано знать датский язык?

В тот самый момент, когда девочка задумалась над несправедливостью мира и жестокостью природы, объединившихся против всего живого, она услышала в темноте чей-то плач. Этот пронзительный плач, полный непонятных мучений и отчаяния, слился в ее душе с рокотом моря, шумом дождя и сознанием собственного ничтожества. Плакал Сигурлинни, ее маленький братик, которого по установленному обычаю накануне крестили во имя отца, сына и святого духа, и теперь он предъявляет требования этому страшному миру, в котором бог возлагает на плечи каждого слишком тяжелое бремя. Этот голос, исполненный стихийной силы, глубоко, как никогда раньше, ранил сердце девочки.

О нежная слеза любви,
Не высыхай в очах моих! —

эту песнь часто пели моряки, а когда они пьянствовали несколько дней кряду, она не сходила у них с уст. Девочка вспомнила, как Стейнтор раз утром пел эту песню.

Между куплетами он оскорблял мать, бормоча непристойности. В эту ночь, предаваясь воспоминаниям и слушая пронзительный плач младенца, девочка испытывала невыразимую печаль. Какие только тяготы не взваливает бог на несчастную вареную рыбу, которую он решил назвать человеком и поселил на этой береговой полоске, окруженной каменными лицами гор. И в ответ на пробудившуюся в человеческой душе любовь и тоску достается только боль. Салка Валка орошала подушку горячими слезами, а сердце ее билось и трепетало от любви и ревности, самого ядовитого чувства в человеческом существе, вскормленном морскими рыбами.