Сальмонельщики с планеты Порно

Машинист прошёлся из своего угла в центр помоста. Один его вид был настолько комичен, что женщины буквально зашлись в истерике. Настоящий шут! Меня уже трясло, и где-то в дальнем уголке сознания смутно мелькнула мысль: если этот комик будет танцевать, как и другие, я могу просто-напросто умереть, а не умру — так свихнусь от смеха.

Машинист начал свой танец, голося на безумно-пронзительной ноте:

Нандзёрэ Куманоки!

Кандзёрэ Сисиноки!

Куккэ Куттарака,

Дзоккэ Дзоттарака

Поккэ По-по-по-по-по!

Я повалился на пол, давясь от смеха. Некоторые женщины, не в силах больше выносить это зрелище, спрыгнули с платформы на земляной пол, бросились к плите и, согнувшись в три погибели, пытались перевести дух.

Дальше настал черёд паренька, сидевшего рядом с машинистом. Подбадриваемый непрекращающимися аплодисментами, он робко потопал в центр круга. Шло к тому, что петь и танцевать друг за другом придётся всем. Я хлопал в такт вместе со всеми и думал, нужно ли и мне участвовать в этом представлении. Если да, то следующей была моя очередь.

Паренёк начал свой танец отчаянно подвывая:

Нандзёрэ Куманоки!

Кандзёрэ Сисиноки!

Сиккэ Ситгарака,

Гоккэ Готтарака,

Каккэ Ка-ка-ка-ка-ка!

Выслушав песню столько раз, я более-менее понял, как надо её исполнять. Начинаешь с «Нандзёрэ Куманоки! Кандзёрэ Сисиноки!», а дальше — как бог на душу положит.

Парень вернулся на своё место под громовые овации. Проводив его, все опять захлопали и с улыбками стали поглядывать в мою сторону. Я медлил, не зная, что делать. Уместно ли мне, человеку, которого здесь никто не знает, петь и танцевать перед этими людьми? Хотя было видно, что именно этого от меня и ждут. И потом, они так щедро меня угощали. Отказать им было бы неприлично.

Пока я раздумывал, староста деревни, не переставая бить в ладоши, подсказал мне выход из положения:

— Ну что же. Может, танец трудноват для нашего гостя.

Меня как пружиной подбросило.

— Нет-нет. Я буду танцевать!

Все зааплодировали, восклицая: «Гость будет танцевать!»

— Давай, давай!

Оцуки со своими товарками подошли ближе и с надеждой посматривали на меня.

Танец сам по себе комичный, кто бы его ни танцевал. Так что надо действовать в том же духе, решил я. Вышел на середину и, качнувшись в такт два-три раза, начал свой номер:

Нандзёрэ Куманоки!

Кандзёрэ Сисиноки!

Буккэ Буттарака,

Яккэ Яттарака,

Боккэ Бо-бо-бо-бо-бо!

Песня кончилась, а с ней и танец. Громко смеясь над тем, что только что отчудил, я ждал аплодисментов. Посмотрел по сторонам и понял…

Никто не смеялся. Ни один человек.

Все — и староста, и другие старики, бородач, женщины — перестали хлопать и опустили глаза, будто им стало неловко. Заметно побледневшие краснолицый и машинист сосредоточенно изучали дно своих чашек и почёсывали головы в явном замешательстве. Стоявшая на земляном полу Оцуки тоже смущённо смотрела себе под ноги.

«Так я и знал. Не надо было этого делать», — думал я, неловко сходя с помоста. Я, чужой человек, танцевал плохо и испортил поминки.

Волнуясь, я обратился к старосте с извинениями:

— Извините меня, пожалуйста. Я плохо танцевал ваш танец и всё вам испортил.

— Нет-нет. Дело не в этом. — Староста поднял на меня глаза и с сожалением покачал головой, — Ты пел и танцевал очень хорошо. Даже слишком хорошо для чужака.

— Да? — (Может, не надо было так хорошо танцевать?) — Почему же тогда никто не засмеялся? Над другими же смеялись.

— Слова в твоей песне были не хороши.

— Слова? — Я смотрел на него, не веря своим ушам. — Но это же бессмыслица, набор звуков без всякого смысла, как и у всех!

— Правильно, — кивнул староста, — Другие, до тебя, все пели бессмыслицу, чтобы не петь настоящие слова. А ты думал, у тебя бессмыслица, а слова случайно вышли настоящие.

— Как настоящие?! — изумился я. — Вы хотите сказать, что я действительно спел песню Медвежьего Леса? «Боккэ Бо-бо-бо-бо-бо»?

Людей явно смутили мои слова. Они беспокойно заёрзали, послышались вздохи и стоны.

— А что здесь такого? — допытывался я у старосты, — Почему это нельзя петь?

— Песня Медвежьего Леса — это траурная песня, — стал объяснять он, — Нельзя её петь. Запрещено. С давних пор она передаётся в Медвежьем Лесу от поколения к поколению, но петь её вслух перед людьми нельзя. Если мы нарушим это правило, с нашей страной обязательно случится какая-нибудь беда.

— Что? Вы имеете в виду нашу страну? Японию?

— Да.

Дурацкое суеверие! Смех да и только. Они все сговорились меня подурачить. Но, посмотрев вокруг, я понял, что тут не до шуток. Все были мрачные и подавленные.

У меня по коже пробежал холодок. Я снова повернулся к старосте и умоляюще попросил:

— Не шутите надо мной, пожалуйста! Я и так достаточно суеверный для своего возраста!