Саломея

— Вот выигрывай, пан, эту коляску.

— Хэ, хэ, хэ! не худо бы. Здесь, подле, остановился; надо бы узнать, кто такой. Яне! гей, Яне!

— Не беспокойся, это мой сосед. Хочешь с ним познакомиться?

— Почему ж не так, всякое новое замечательное лицо составляет особенно приятное знакомство.

— Так приходи же ко мне через полчаса, слышишь?

Желынский кивнул головой в знак утверждения, а офицер отправился к себе.

Дмитрицкий был уже встречен Пейсою и охорашивался в зеркале.

— Какая ты миленькая евреечка! а?

— Нравлюсь я вам?

— Да как же? чудо что за глазки! а?

— Вам, может быть, чаю угодно? у нас самый лучший чай.

— Чаю, чаю! о, какая хорошенькая! тебя как зовут?

— Пейса.

— Пейса!

— Позвольте, я сейчас принесу чай; как прикажете: с самоваром подать или просто?

— Как хочешь.

И Пейса вышла торопливо в свою комнату собирать чай.

— Чудо жидовочка! — повторил Дмитрицкий, расхаживая по комнате и крутя усы, — а городишко, кажется, не лучше Могилева… а я думал черт знает что!..

— Прикажете сливок и сухарей, или с ромом будете пить? У нас ром самый лучший, ямайской.

— С чем хочешь… Поди, поди сюда!

— Сейчас, я только приготовлю чай.

— Плутовка!.. Сергей! эй! Сергей!

— Сейчас. Самовар ставлю, — отвечал денщик со двора

— Скорей!

— Самовар ставлю!

— Кто тебя просил? дурак!

— Да сами же сказали, чтоб сейчас же самовар был готов.

— Не нужно! здесь есть чай готовый…

— Не нужно! а я наставил… Готовый! какой тут жидовский чай — труха! а деньги дерут такие, что…

— Ну, молчи!

— Да зачем же изволили покупать самовар? Сами говорили, что от жидовского чаю с души воротит. — Молчать!

— А по мне что — меньше хлопот! не я его пить буду!

Пейса принесла чай точно в таком же виде, как подают и в русских трактирах.

— Налей же, Песя; сама угощай меня!

— Вы сладко любите?

— Сладко, милочка; так сладко, как… понимаешь? Да сядь, хозяйничай как должно, а я сяду подле тебя…

— Как это можно!

— Ну, я не буду пить; мне скучно одному пить.

— Пейса! Пейса! — раздался голос подле дверей.

— Позвольте! постоялец наш пришел, верно, требует чаю…

— Кто такой постоялец?

— Драгунский офицер. Ему здесь отведена квартира.

— Экой счастливец!

— Он скоро едет; попросите его, чтоб он передал вам свою квартиру.

— В самом деле!

— Пейса! чаю давай! — крикнул офицер, входя в комнату, не обращая внимания на Дмитрицкого.

Надо сказать, что в корчмах приемная комната то же, что в гостиницах общая зала. Если в корчме есть какая-нибудь заманчивая Пейса и никто из приезжих не занимает этой общей залы, то офицерство на прогулках заходит в нее и требует, у Пейсы чаю, кофе и поцелуев.

— Я вам пришлю чай в вашу комнату, — сказала Пейса, — здесь они стоят.

— Ах, извините, — сказал офицер Дмитрицкому, — я не знал, что у меня есть сосед.

— Сделайте одолжение, рад познакомиться, тем более, что я имею к вам просьбу. Мне вот жидовочка сказала, что вы скоро поедете отсюда и ваша квартира опростается. Я бы желал занять ее.

— И прекрасно! в самом деле, вам нечего хлопотать в квартирной комиссии; а признаюсь вам, это истинная комиссия добыть здесь порядочную квартиру.

— Сделайте одолжение, не угодно ли вам чаю?… Я церемоний не люблю; прошу и со мной без церемоний…

— Это и прекрасно!

— С ромом изволите?

— Немножко.

— Может быть, вы любите пунш?

— Э, все равно. Вы надолго приехали?

И так далее, обыкновенный офицерский разговор, который был прерван приходом денщика Сидорова с Соломоном и с табаком.

— Вот, сударь, сам принес табак, — сказал Сидоров.

— Дурак! тебя кто просил сюда? не мог подождать? Покажи табак!.. Изрядный! Вот это изрядный табак! Верно, нового привозу; а то такой скверный отпустил, что я хотел тебя проучить, заставить сто раз прийти за деньгами. Завтра принеси еще три фунта этого же самого. Пошел!

— Васе благородие…

— Ну, пошел, нечего оправдываться!

— Что ж, васе благородие…

Слова жида были прерваны приходом Желынского.

— Я думал, что пана Рацкого дома нет, — сказал он, обращаясь к офицеру. — Я принес долг… кажется, пятьсот пятьдесят рублей?… Вот три двухсотных.

— Что ж это? пятьдесят рублей сдачи? Ну, я сдачи не люблю давать: штос, на две карты[7] — и кончено: четыреста или все шестьсот. Пойдемте ко мне; здесь их квартира.

— Ах, извините, я не знал, — сказал Желынский, обращаясь к Дмитрицкому.

— Не угодно ли и вам ко мне?

— Да для чего ж, господа, переходить с места на место, — сказал Дмитрицкий, — я очень рад, что имел удовольствие познакомиться, прошу вас быть как дома; если угодно, я велю подать карты.

— Нет, я играть не буду, — сказал Желынский.

— Кто это такой? — спросил Дмитрицкий тихо у Рацкого.

— Помещик, богач каналья, я его немножко наказал… Я сам играть не хочу; но штос на квит — не игра.

— На квит, пожалуй.

— Пейса, подай карты.

— Вы откуда изволили приехать? — продолжал Желынский, обращаясь к Дмитрицкому.

— Из-под Могилева.

— На Днепре или на Днестре?

— На Днепре.

— Я там не бывал.

— Маленький город.

— Ну, пан Желынский!

— Позвольте, я сам мечу.

— Пожалуй!.. Идет на квит… Ах, проклятая десятка!.. идет на сто… баста!

— Это ужас! — вскричал Желынский, бросая карты. — Терпеть не могу этот штос!

— Зачем дело стало, — банчику!