Сальтеадор

Мы уже оставили позади две трети страшного путешествия, и (если не говорить о бесстрастном лоцмане, что зовется доном Карлосом, которому — под именем Карла V — предназначено вникать в бедствия, потрясающие общество, как ныне он вникает в несчастья, потрясшие семьи) каждый покинул или собирался покинуть площадь, где разыгрались только что рассказанные нами события, и у каждого тяжело было на душе и голова шла кругом.

Мы уже видели, что дон Фернандо бежал первым, вторым ушел дон Руис, проклиная сына, жалуясь на короля, взывая к Богу, и, наконец, король, как всегда спокойный, но как никогда мрачный, ибо его тревожила мысль о том, что в дни его владычества сын совершил неслыханное доселе преступление — дал пощечину отцу, — король удалился медленной и размеренной походкой во дворец, в Альгамбру, куда он и держал путь после посещения тюрьмы, где побывал вместе с верховным судьей.

И только те действующие лица, кого особенно касалась недавняя сцена, стояли, словно окаменев, среди толпы, и люди смотрели на них и сочувственно и удивленно, — то были Мерседес, опиравшаяся, когда теряла сознание, на плечо доньи Флор, и дон Иньиго, будто громом пораженный словами короля: «Не смейте являться ко мне до тех пор, пока виновный не будет взят под стражу».

Итак, ему предстояло взять под стражу человека, вызывавшего в нем такое теплое чувство, человека, о чьем помиловании он так настойчиво и безуспешно хлопотал, а ведь тогда того обвиняли лишь в преступлениях, свершенных против людей, сейчас же ему грозит еще более тяжкая кара за святотатство — преступление, свершенное против Господа Бога, и теперь он сам, дон Иньиго, пожалуй, готов стать мятежником, сообщником неслыханного преступления, поправшего нравственные устои человеческого общества, готов никогда больше не являться к королю.

Да, может быть, в глубине души он уже и склонялся ко второму решению, ибо, отложив на более поздний час выполнение приказа об аресте дона Фернандо, он торопливо пошел к дому, чтобы дать кое-какие распоряжения: надо было оказать помощь донье Мерседес — ей стало дурно.

Следовало бы сейчас же проводить ее домой, но странное дело: едва только дон Иньиго, сильный и крепкий, словно юноша, подошел к матери дона Фернандо, собираясь перенести ее на руках, донья Мерседес, заслышав его шаги, вздрогнула и, открыв глаза, крикнула, словно страшась чего-то:

— Нет, нет, только не вы, не вы!

И дон Иньиго, услышав ее слова, опустил голову и поспешил за кормилицей дона Фернандо и стариком-слугой, который был оруженосцем дона Руиса во время войны с маврами; между тем донья Флор в полном недоумении тихо повторяла:

— Отчего же моему отцу не помочь вам, сеньора?

Но Мерседес снова закрыла глаза, а спустя некоторое время, собрав все силы, превозмогая слабость, она с помощью доньи Флор пошла, с трудом ступая, к дому и почти дошла до него, когда двое слуг выбежали из дверей и поддержали ее…

Донья Флор уже собиралась войти в дом вместе с Мерседес, но на пороге ее остановил отец.

— В последний раз вы входите в этот дом, — сказал дон Иньиго, обращаясь к дочери, — проститесь с доньей Мерседес и возвращайтесь сюда.

— Проститься? В последний раз в этот дом? Что это значит, отец?

— Я не могу жить в доме матери, если должен предать смерти ее сына.

— Смерти? Дона Фернандо? — крикнула молодая девушка, бледнея. — Неужели король осуждает его на смерть?

— Существовало бы наказание более тяжкое, чем смертная казнь, дон Фернандо был бы к нему приговорен.

— Отец! Разве вы не можете пойти к дону Руису, своему другу, и уговорить его?..

— Нет, не могу.

— Неужели донья Мерседес не может пойти к своему супругу и упросить его взять жалобу назад?

Дон Иньиго покачал головой.

— Нет, не может.

— Боже мой, Боже мой, — твердила донья Флор, — я буду взывать к сердцу матери, и, право же, сердце ее найдет способ спасти сына!

С этими словами она вбежала в дом.

Донья Мерседес сидела в том самом зале, где совсем недавно она стояла рядом с сыном, прижимая руку к радостно бьющемуся сердцу; и вновь рука ее была прижата к сердцу, только теперь оно разрывалось от горя.

— Мама, мама, — воскликнула донья Флор, — неужели же нельзя спасти дона Фернандо?

— Твой отец подал тебе хоть какую-нибудь надежду, дитя мое?

— Нет.

— Верь своему отцу, бедная девочка.

И она разрыдалась.

— Но, по-моему, сеньора, — настаивала донья Флор, — после стольких лет супружества вы можете попросить дона Руиса об этой милости?..

— Он откажет мне.

— Но ведь отец всегда остается отцом, сеньора.

— Да, отец… — промолвила Мерседес.

И она закрыла лицо руками.

— И все же попытайтесь, сеньора, умоляю вас.

Мерседес раздумывала недолго.

— Пожалуй, верно, ведь это не только мое право, это мой долг, — проговорила она и обратилась к оруженосцу: — Висенте, где ваш господин?

— Он заперся у себя в комнате, сеньора.

— Вот видите, — сказала Мерседес, словно хватаясь за этот предлог.

— Попросите его ласковым голосом открыть дверь, сеньора, и он откроет, — повторяла донья Флор.

Мерседес попробовала подняться, но снова упала в кресло.

— У меня нет сил, вы же видите, — жалобно произнесла она.