Сальтеадор

Скалы и ущелья, пики и чащи, ложбины и пещеры были так же знакомы этой дочери гор, как ребенку парк возле замка, и она побежала вперед, мигом добралась до подножия высокой горы и, взбираясь по гранитной круче, остановилась на верхушке скалы, словно статуя на пьедестале.

Она поднялась за пять секунд, а спустилась за секунду.

— Ну, что же там? — спросил Фернандо.

— Ты прав, — ответила она.

— Пожар?

— Пожар, — подтвердила она, указывая на юг. — Нам нужно пробраться туда, и надо успеть, пока очаги пламени не соединились.

Чем дальше двигались они на юг, тем гуще становилась растительность, стеной вставали заросли колючего кустарника, где обычно водятся кабаны, волки, вепри; звери послабее — лани, козули — не осмеливаются заходить на землю, занятую их грозными врагами, однако сейчас то и дело, подобно молнии, мелькали стайки этих животных, — пожар застал их врасплох, и они бежали, ища выхода, в ту сторону, куда их влекло чутье.

— Сюда, сюда, — твердила Хинеста, — не бойся, Фернандо. Вот он, наш вожатый. — И она указала на яркую звезду, сверяя по ней путь:

— Видишь, теперь звезда слева от нас.

Если она будет оставаться слева — сначала она была от нас справа, — значит, мы идем правильно.

Минут через десять звезда затуманилась.

— О, да сейчас разразится гроза, — воскликнул Фернандо, — и мы увидим великолепное зрелище — борьбу огня с водой в горах.

Но Хинеста остановилась и, схватив Фернандо за руку, промолвила:

— Нет, заволокло звезду не облако, а…

— Что?

— Дым.

— Быть не может, ведь ветер дует с юга.

И тут, рыча и сверкая глазами в темноте, мимо них промчался волк; не заметив ни людей, ни козочки, он стремглав бежал на север. Козочка тоже не обратила внимания на волка — ее страшила другая опасность.

— Всюду огонь, всюду огонь! — крикнул Фернандо. — Мы опоздали — перед нами стена пламени. Подожди-ка, сейчас мы все увидим.

И он стал взбираться на сосну, цепляясь за ее ветки.

Но тут над его головой раздалось грозное рычание.

Хинеста с ужасом потянула его к себе и показала рукой вверх — футах в пятнадцати, выделяясь на фоне неба, темнела какая-то огромная туша.

— Да ты напрасно рычишь, старый медведь с Муласена, — заметил Фернандо, — пожар перед тобой не отступит, а я тем более; будь у меня время…

— На север! На север! — твердила Хинеста. — Иного пути нет.

И в самом деле, все обитатели гор: олени, козули, лани, вепри — вихрем мчались туда, где еще не было огня. Стаи тетеревов и куропаток летели торопливо, натыкались на ветки и, оглушенные, падали к ногам беглецов, а ночные птицы — властелины тьмы, зловещими и недоуменными криками встречали необычайное наступление дня, восход солнца, которое поднималось из земли, а не из-за горизонта.

— Идем скорее, Фернандо! — кричала Хинеста.

— Но куда, в какую сторону? — все спрашивал Фернандо, страшась не столько за себя, сколько за молодую девушку, не бросавшую его и разделившую с ним опасность, которой она могла бы избежать, если б осталась в харчевне.

— Сюда! Сюда! Вот она, путеводная звезда, перед нами.

Знаешь, пойдем за козочкой — ее чутье выведет нас на верный путь.

И они бросились бежать в том направлении, которое им будто указывала козочка, и не только она, но и дикие звери, что мчались, словно гонимые знойным дыханием сирокко.

И вдруг козочка остановилась.

— Все кончено, — проговорил Фернандо. — Мы попали в огненное кольцо.

И он опустился на выступ скалы, очевидно, поняв, что дальше идти бесполезно.

Девушка сделала еще шагов сто, пока не убедилась, что Фернандо прав, да и козочка отстала; Хинеста вернулась, подошла к Фернандо, который сидел, опустив голову, и, казалось, решил ждать ужасного конца, не трогаясь с места.

Надежды на спасение не оставалось — вокруг, сквозь облако дыма, вздымавшегося на расстоянии одного лье, виднелось кроваво-красное небо.

Слышался жуткий гул, он все нарастал, значит, пожар ширился.

Девушка постояла около Сальтеадора, не сводя с него глаз, полных любви. Если бы кто-нибудь мог постичь ее сокровенные думы, то понял бы, что хотя страх, внушенный безысходностью, и владел ее душой, но в то же время она втайне мечтала обнять молодого человека и умереть вместе с ним, вот тут, на этом месте, даже не помышляя о своем спасении.

Однако, казалось, она поборола искушение и, вздохнув, тихо окликнула спутника:

— Фернандо!

Сальтеадор поднял голову.

— Бедняжка Хинеста, — проговорил он, — ты так молода, так красива, так добра — и погибнешь по моей вине… Да, поистине надо мной тяготеет проклятие!

— Тебе жаль расстаться с жизнью, Фернандо? — спросила девушка, тоном своим давая понять, что сама она этого не боится.

— О да, да, — воскликнул молодой человек, — да, признаюсь, жаль!

— Почему? — молвила она.

И только тут Фернандо понял, что происходит в душе девушки.

— Я люблю матушку, — отвечал он.

У Хинесты вырвался крик радости.

— Благодарю тебя, Фернандо! Иди же, иди за мной…

— Куда?

— Иди за мной! — повторила она.

— Да разве ты не видишь, что мы погибли? — произнес Фернандо, пожимая плечами.

— Мы спасены, Фернандо, ручаюсь тебе, — проговорила цыганка.

Он поднялся, полный сомнения.