Сальто назад

— Я как-то не сильно политикой интересуюсь, — с удивлением поднял на меня глаза Лозанов. — Только после бомбёжки почитал чуть-чуть. Афганцам это не понравилась власть коммунистов, там разгорелась партизанская война. Пакистан начал помогать повстанцам. Его ваши наказали. Победить басмачей не получилось, пришлось страну разделять. А ты предсказывал, что 25 декабря этого года должен состояться ввод войск СССР на территорию Афганистана.

— Это же не возможно! — Я искренне удивлён и озадачен. — Такие предсказания противоречат закону причин и следствий.

— Да! Я согласен. Но когда твоё предсказание о пожаре в гостинице «Россия» сбылось с точностью до минуты, сам товарищ Живков очень тобой заинтересовался. Иванов, которого ты спас, решил пригласить в Болгарию ветеранов-лётчиков, это они пришли в торгпредство и сообщили о пожаре. Они на тебя указали. Живков с тобой встретился, а после разговора, тебя в Болгарию пригласил.

— Вот! Вот оно в чём дело оказывается. — В голове у меня что-то стало проясняться. — А я всё матушку мучаю.

— Про переворот в Боливии, восстановление дипотношений Китая и США, возвращение Хомейни и свержение шаха в Иране ты тоже сообщил день в день. Не смотря ни на какие причины и следствия. Как говорится, факты эти были нами зафиксированы. Про погоду, про кино, спорт музыку у тебя тоже получалось, как вы русские говорите дутелька в дутельку[13]. Твои пророчества были похожи на ленту новостей в газете — место, время и короткое изложение события. Как же я сразу не догадался…

— Ну-у-у, я даже и не знаю, — я удивлён такому рассказу о своих сверхъестественных способностях. Мне остаётся только развести руками. — Ничегошеньки не помню…

— Мы с тобой занимались измерениями, анализировали состав тканей и жидкостей твоего тела, пробовали даже гипноз. — Лозанов поднимает указательный палец. — Договорились с Лабержем из Америки, чтобы он на тебе методику осознанных сновидений попробовал. Никакого внятного объяснения природы загадочного явления мы придумать так и не смогли.

— Значит, я стал жертвой американского сомнолога, лучшего друга его болгарского коллеги? — тупо шучу я.

— Правильнее будет назвать такого специалиста не сомнологом, а гипносуггестологом… — поправляет профессор, но тут же застывает в удивлении. — Слушай, Борис, а как ты после комы такое слово вспомнил?

— Как-то само на ум пришло.

— Если тебе ещё что-то такое на ум придёт, или видение какое-то привидится, ты обязательно со мной свяжись. Мой телефон у Вежинова есть. Только обязательно подробно записывай и содержание самого видения, и о чём думал накануне, и что необычное произошло во сне, или даже наяву. Ладно, ты давай сильно не перенапрягайся, выздоравливай скорее!

— До сви… — Тут меня накрывает очередная волна боли. Лозанов подзывает сестру для обезболивающего укола, а сам убегает, не дожидаясь, когда я приду в себя.

Однажды вечером, сразу после вечернего обхода в палате появилась невысокая, очень худая, какая-то нескладная женщина. Больше всего в её внешности привлекал внимание длинный нос и большие глубоко посаженные глаза. Она задала несколько дежурных вопросов о настроении, о самочувствии, о чём-то ещё, пожелала выздоровления и быстро покинула мою белую берлогу.

Мама появилась сразу после неё. По её словам, это была дочь болгарского генсека, Людмила Живкова. Она же и министр культуры НРБ, такие странные в стране порядки.

— Она меня про тебя расспрашивала, говорила, что ты с ней лично был знаком и много интересного ей рассказывал, — говорила мама, не скрывая удивления. — Интересно, что ты мог интересного рассказать министру культуры?

— Не знаю! Совершенно её не помню. Странная какая-то. Пришла, постояла тут, спросила про здоровье, хотя Вежинов ей о моём здоровье расскажет и подробнее, и увлекательнее…

* * *

В конце октября моё состояние настолько улучшилось, что болгарские эскулапы решили выписать меня. На прощанье вручили толстенную тетрадь со всеми анализами, кардио и энцефалограммами, рентгеновскими снимками и прочей медицинской лабудой. Отдельно выдали выписной эпикриз с рекомендациями для лечения по месту жительства. Кроме медмакулатуры мне прямо в палате повесили на шею болгарский орден, словно специально придуманный для такого случая. Четырёхугольная розетка с золотыми лучами вокруг стилизованного изображения Мадарского всадника[14]. Красивая игрушка, жаль, носить неудобно, его вешают на шею.

Билеты нам с мамой тоже обеспечили до самого Новосибирска. Нам даже денег платить не пришлось. Уже утром 30 октября мы переступили порог родимой квартиры.

Удачно получилось, что день моего возвращения совпал с Днём рождения. Мне стукнул, и в этот раз буквально по черепу, 21 год. Встречал я праздник в узком семейном кругу с родителями и Леночкой, которая оказалась, действительно, очень симпатичной рыженькой девочкой с милыми конопушками, разбрызганными по щекам. Вот только вела она себя со мной как-то странно. Была напряжена, грустна и как будто не рада тому, что я вернулся целым и почти невредимым. Любящие супруги так себя не ведут.