Читаем Салтыков. Семи царей слуга полностью

Салтыков. Семи царей слуга

После лефортовских возмутителей перед Сенатом предстал синодальный солдат, проломивший голову камнем другому солдату. Этого злодея представил Сенату Бахметев. Приговор тоже был скорый и мягкий: двадцать плетей.

Едва увели солдата, Еропкин сказал:

— Там ждут нашего решения раскольники.

— Раскольники? — удивился Козловский. — Им-то чего от Сената нужно?

— Вот у меня их записка, они просят в Земляном валу купить или построить свой карантин. Разрешим?

— Конечно. Пусть строят, — сказал князь, и его поддержали Похвиснев и Рожнов:

— Я тоже согласен, пусть строят, тем более и они его будут содержать на свой счет.

— Но они еще просят освободить их от карантина и докторских осмотров, — сказал Еропкин.

— Вот те на, только что наказали Кафтырева за это. И эти туда же.

— Значит, на это не согласимся? — спросил Еропкин.

— Конечно, какой тогда смысл в их карантине.

Еропкин взглянул на пристава, сидевшего у двери:

— Пригласите, пожалуйста, Алексеева Пимена и Прохорова Ивана.

Когда раскольники — степенные мужи с окладистыми бородами — вошли, Еропкин сказал им:

— Сенат рассмотрел вашу просьбу и решил разрешить вам строительство карантина и содержание его на ваш счет. Но Сенат не согласен с вашей просьбой освободить его от докторского осмотра.

— Пошто? — спросил Алексеев с неудовольствием.

— По то, Пимен, что доктора обязаны посещать все карантины, чтоб отделять больных от здоровых.

— А купцам разрешили свой карантин иметь?

— Разрешили.

— Ну вот же. А пошто нам с запретом?

— Купцы не заикались об этом. Какой смысл тогда в вашем карантине, если туда нельзя будет войти доктору? Ну?

Раскольники переглянулись, что-то пошептались меж собой.

— Ладно, — сказал Алексеев, — мы согласные, но только чтоб Шафонского к нам не слали.

— Ладно. Будем посылать других. Ступайте.

Раскольники, поклонившись, вышли.

— Все Кафтырева сукиного сына работа, — заметил Козловский. — Лучшего доктора перед всей Москвой оклеветал, засранец.

— Ладно, — сказал Еропкин. — Хорошо хоть архиепископ Амвросий не знает про раскольников, а то б еще и он расшумелся.

В эти часы архиепископ Амвросий был у генерал-губернатора.

— Я что позвал вас, святый отче, — тихо говорил Салтыков. — Вы сами зрите, Что творится на Москве. Болезнь уже так умножилась, что похоронные команды едва управляются увозить и закапывать умерших. За вчерашний день восемьсот тридцать пять человек вывезены из госпиталей и домов, около шестидесяти подобрано на улицах. Если так дальше пойдет, Москва скоро станет мертвым городом.

— Свят, свят, — перекрестился Амвросий. — Что ты говоришь, сын мой?

— Я говорю сие с болью в сердце, святый отче. Я не хочу этого, но есть силы и обстоятельства, которые сильнее нас; Чума косит там, где кучкуется народ, поэтому у меня просьба к вам, отец Амвросий, временно воспретите служить в церквах, ведь туда вместе со здоровыми являются и больные, заражая окружающих. А так же отмените крестные ходы.

— Вы здесь правы, Петр Семенович, я это сделаю. В церквах служат священники, мне подчиняющиеся, но как быть с теми, не имеющими приходов? Эти вольные иереи, так называемые крестцовые попы, что хотят, то и творят. Вы посмотрите, что деется у Варварских ворот, у иконы Боголюбской Богоматери. Там народ толпами толкется.

И этому способствуют эти самые праздные попы. Подучили какого-то фабричного рабочего, и тот во всеуслышанье там заявил: де, ему явилась во сне Богородица и сказала, что поскольку за тридцать лет у нее не отпели ни одного молебна, не поставили ни одной свечи, то за это Христос решил наслать на Москву каменный дождь, но она — Богоматерь, де, упросила заменить каменный дождь трехмесячным мором. Вот и наслала на Москву это моровое поветрие.

— Но почему вы икону не перенесете в церковь?

— Для нее рядом с Варварскими воротами достраивается церковь Кира и Иоанна, туда она вскоре и будет водворена. Но сегодня к ней и подходить опасно.

— Почему?.

— Народ темный, не поймет. С начала сентября возле нее эти самые праздные попы денно и нощно служат на корысть себе.

— Бахметев там держит пост из двух солдат для охраны жертвенного ящика. Может, его следует перенести в другое место?

— Я подумаю, Петр Семенович.

— Подумайте, святый отче, подумайте. Нам солдат в городе не хватает.

Вскоре после архиепископа у Салтыкова появился Еропкин, сообщил о решениях Сената, сдал рапорт за прошлый день.

Граф прочел его, вздохнул тяжко, прикрыл усталые глаза.

— Петр Дмитриевич, я хочу на пару дней отъехать в деревню, дыхнуть свежим воздухом и ее величеству отчет написать подробный.

— Езжайте, Петр Семенович, передохните. На вас уж и так лица нет.