«Идет человек по улице, и вдруг — фюить!» (XV, 131); «взвился занавес и тотчас же опустился над убиенными» (XV, 167). И рядом с этими скоропостижными актами, уносящими борцов, разыгрывается медленная, сплошная, «привычная» трагедия жизни народных масс, еще не сознающих причин своего положения: «...разве не ужасно видеть эти легионы людей, которые всю жизнь ходят «промежду трагедиев» — и даже не понимают этого!» (XV, 132).
Самая горчайшая невзгода нависла над обнищавшей, задавленной деревней. «Небо кругом обложило свинцовыми облаками, из которых сеялся тонкий и совершенно осенний дождь. Словно сетью застилал он перед нашими глазами и даль, в которую Волга катила свои волны, и плоские берега реки, на которых, по местам, чернели сиротливые, точно оголенные избушки» (XV, 183). Здесь свила себе гнездо ужасающая бедность. Здесь «только слезы льют да зубами щелкают» (XV, 190), прежде «в слезах хлеб ели, а ноне слезы остались, а хлеба нет...» (XV, 206). Вот шестидесятипятилетняя старуха, которая помнит, что до двадцати лет щи едала, а потом и щей не осталось. Вот старик, при виде постороннего человека испуганно и торопливо прячущий за пазуху ломоть черного хлеба. «Не было пяди земли, которая не таила бы слова обличения в недрах своих...» (XV, 208).
Трагизм деревенской жизни углубляется тем, что рядом с материальной бедностью идет духовная бедность крестьянских масс, их политическая отсталость, помогающая властям и кулачеству использовать народ в качестве послушного орудия реакции. Щедрин показывает в романе, как полицейская власть и сельская буржуазия, устрашая призраком революции и развращая обещанием денежных вознаграждений, подстрекали крестьян на «ловлю сицилистов». Корчевский мещанин в романе рассказывает: «В прошлом годе Вздошников купец объявил: коли кто сицилиста ему предоставит — двадцать пять рублей тому человеку награды! Ну, и наловили. В ту пору у нас всякий друг дружку ловил. Только он что же, мерзавец, изделал! Видит, что дело к расплате — сейчас и на попятый; это, говорит, сицилисты ненастоящие! Так никто и не попользовался; только народу, человек никак с тридцать, попортили» (XV, 188).
Заметим кстати, что в сценах «ловли сицилистов», как и вообще во всех, даже в самых, казалось бы, фантастических эпизодах «Современной идилии», Щедрин остается верен реальной действительности. В то же самое время, когда в «Отечественных записках» печатались главы романа, рисующие «ловлю сицилистов», журнал в отделе публикации сообщал следующее. В расчетной книжке Казанской механическо-ткацкой фабрики Алафузова 26 параграфов заняты разного рода штрафами, а 27-й, последний, параграф обещает денежную награду за донос: «За всякое открытие злоупотреблений, если в действительности таковые подтвердятся, рабочий получает награду, смотря по важности открытий, от 5-ти до 15-ти рублей и более, и, кроме того, услуга его будет вознаграждена прибавкой жалованья на будущее время»[64]
. С горькой иронией и суровой правдивостью Щедрин отмечает, что желающих охотиться за «сицилистами» было много. Весна в разгаре, говорят мужики, а сеять-то и не зачинали. «— Что так?— Все сицилистов ловим. Намеднись, всем опчеством двое суток в лесу ночевали, искали его — ан он, каторжный, у всех на глазах убег!»
Деревня в «Современной идилии» —это деревня начала 80-х годов. Она все еще во власти опутавших ее вековых предрассудков, она запугана властями, развращена реакцией, ее представления о революции дики и превратны. Вместе с тем эта деревня всего двумя десятилетиями отделена от той, которая приобщится к опыту массового выступления в годы первой русской революции. Проникновение новых идей в крестьянские массы и признаки качавшегося под влиянием их брожения в традиционном сознании масс нашли свое отражение в «Современной идиллии». Говорить об этом прямо Щедрин не имел возможности. Он ограничивался отдельными, но достаточно прозрачными намеками. Слово «сицилисты», читаем в романе, «в деревне приобрело право гражданственности и повторялось в самых разнообразных смыслах» (XV, 231). Одни — и, конечно, таких было большинство — отождествляли социалистов с изменниками и каторжниками; другие, хотя и смутно, по чисто крестьянскому образцу, но начинали вслушиваться и вдумываться в смысл революционной пропаганды. Представителем последних является упоминаемый в романе солдат, приехавший в село на побывку. Он говорил односельчанам, что скоро «и земля, и вода, и воздух — все будет казенное, а казна уж от себя всем раздавать будет» (XV, 209).
***
«Современная идиллия» дает яркое представление о сатирическом мастерстве Щедрина. Изобразительный арсенал сатирика продемонстрирован здесь более широко и полно, сем в любом другом, отдельно взятом произведении Щедрина.