Сальвадор Дали. Божественный и многоликий

Первые послевоенные годы многое изменили в отношениях супругов. Познакомившись с сюрреалистами, Элюар поначалу не слишком глубоко исповедовал нигилистические взгляды своих новых коллег по перу. Он был по рождению и воспитанию буржуа, и поэтому ему тяжело было отказаться от въевшихся взглядов и принять новые лозунги и правила поведения. А они, надо сказать, были для него архиреволюционными, пользуясь терминологией вождя мирового пролетариата, который, как известно, жил в Цюрихе в то же время, когда там зарождался дадаизм во главе с Тристаном Тзара, плюгавым человечком в кургузом костюмчике, — его внешность вовсе не вязалась, не соответствовала тем лозунгам, что он провозглашал (см. главу о сюрреализме). Здесь у нас возникает ассоциация с персонажем все той же «Волшебной горы» Томаса Манна по имени Лео Нафта. Этот «маленький тощий человечек», «недомерок», безнадежно больной туберкулезом иезуит был постоянным оппонентом писателя Лодовико Сеттембрини, исповедовавшего гуманистические буржуазные ценности.

Там дело кончилось весьма трагично — дуэлью, в которой апологет гуманизма, следуя своим убеждениям, выстрелил в воздух, а его непримиримый противник Лео Нафта, радикал и иезуит, выстрелил в себя. Весьма своеобразный способ самоубийства.

Глава дадаистов Тристан Тзара, по приезде в Париж, стал также ярым оппонентом лидера парижских леваков в искусстве Андре Бретона. Их соперничество на ниве вербовки сторонников и их перевоспитания в духе их учений — дадаизма и сюрреализма — переросло в откровенную склоку, но до дуэли, слава Богу, не дошло.

Кстати, Владимир Ильич Ленин иногда заходил в «Кабаре Вольтера», где тусовались дадаисты, и, наверное, слышал их манифесты и лозунги и бессмысленные, с точки зрения логики, стихи и бессловесный вокал. И даже, как говорят, играл в шахматы с основателем дадаизма. Любопытно, что социальный переворот в России и революция в мировом искусстве готовились в одном и том же городе Цюрихе и в одно и то же время.

Кстати, очень увлекательное занятие, уважаемый читатель, сравнивать яркие события разного порядка, происходившие в мире в одно и то же время. В том же 1916-м году, к примеру, когда при Вердене и Сомме шла страшная бойня, в Ирландии была провозглашена республика, Ленин написал «Империализм как высшая стадия капитализма», Бердяев же — «Смысл творчества», Эйнштейн опубликовал «Общую теорию относительности», Бунин создал свой шедевр «Легкое дыхание», Куприн — известную «Яму», ну, и так далее. Словом, расхожий афоризм о молчании муз, когда говорят пушки, явно несостоятелен.

А в Европе муза поэзии забрела в густые дебри сюрреализма, соблазненная свободным полетом в неведомое и бескрайнее пространство сновидений и бессознательного, и стала верно ему служить, ломая устоявшиеся нравственные законы. С удивительной легкостью носители новых идей отринули все добропорядочные буржуазные ценности, со сладострастием варваров пиная и попирая их ногами.

Так и супруги Элюар, вовлеченные в протест против несовершенств этого мира, вечно раздираемого конфликтами и бессмысленными войнами (пять лет молодости Элюара прошли на фронте), очень быстро растворили в новом течении свои прежние идеалы — святость любви и поэзии, верность и преданность и прочее, заменив их на привившуюся в среде новаторов свободную любовь, волюнтаризм и произвол в области поэтического слова.

Они вели легкую свободную жизнь, благо деньги на это были — миллионы буржуа Гренделя-старшего, такого же, кстати, как и отец Дали, атеиста и богохульника, растрачивались из карманов безалаберных молодых супругов без удержу. Отец Элюара с горечью осознавал, что его сын, унаследуя его бизнес с недвижимостью и торговлей земельными участками, вряд ли поведет его успешно. Образ жизни сына отца страшно раздражает. Они с Галой заняты лишь книгами, знакомствами с сомнительными писаками и поездками по модным курортам под предлогом укрепления здоровья, где, наоборот, губят его в ресторанах и прочих увеселительных заведениях, не отказывая себе ни в чем.

Что и говорить, родители поэта сетовали справедливо. Молодые супруги забросили даже свои родительские обязанности — дочь Сесиль была полностью под присмотром госпожи Грендель.

Галу, надо сказать, в среде сюрреалистов недолюбливали. Она вечно терлась вместе с мужем во всех их тусовках, встревала в дела и разговоры — словом, вела себя не так, как другие подруги сюрреалистов, служившие им лишь как взаимозаменяемые сексуальные объекты.

За редким, правда, исключением. Подруга, например, Андре Бретона Жоржина Дюбрей, вызывающе красивая замужняя женщина, любовь которой «была как вспышка», вспоминал Бретон. Таковой она и оказалась в прямом смысле. Не застав любовника дома, в приступе беспричинной ревности Жоржина спалила две картины Дерена, три — Мари Лоренсен и одну бессмертного Модильяни, при этом устроила настоящий погром — порвала фотографии, рукописи, письма и многое другое. Словом, совершила в полном смысле дадаистский поступок.