Сальватор

Одним из тех, кто с самым серьезным вниманием следил за метаниями, колебаниями и затруднениями Его Величества Карла X и господина де Шаброля, был господин Жакаль.

После смещения господина Делаво господину Жакалю предстояло неизбежно последовать за своим начальником в отставку.

И хотя его роль в работе префектуры полиции не была столь уж решающей и не играла большого значения для тех политических демаршей, которые намеревалось предпринять новое правительство, господин Жакаль, прочтя в «Монитере» королевский ордонанс о назначении господина де Беллейма главой администрации в префектуре полиции, грустно поник головой и погрузился в глубокие размышления на тему человеческого тщеславия и суетности жизни.

Так он и сидел, находясь во власти этих раздумий до тех пор, пока судебный пристав пришел к нему с сообщением о том, что новый префект, пришедший час назад в свой кабинет, просит его прийти к нему.

Господин де Беллейм был человеком умным – он доказал это тем, что ловко составлял постановления суда, – знающим юристом и глубоким философом. И ему не надо было долго говорить с господином Жакалем, чтобы узнать, с каким человеком он имеет дело. А если он и высказал свое намерение сместить того с должности, то только чтобы запугать его и заручиться навсегда его преданностью.

Он давно уже был знаком с господином Жакалем и знал, какие сокровища таятся в глубине этого плодородного мозга.

И, пообещав господину Жакалю свою поддержку, поставил тому только одно условие.

Он попросил его исполнять обязанности, как человека благородного и разумного.

– В тот день, – сказал он ему, – когда у людей, руководящих полицией, появится ум, во Франции исчезнут воры. А когда полиция перестанет возводить баррикады, в Париже прекратится смута.

При этих словах господин Жакаль, прекрасно поняв, что новый префект намекнул на организованные им ноябрьские волнения, опустил голову и стыдливо покраснел.

– Прежде всего я хочу посоветовать вам, – продолжал господин де Беллейм, – поскорее убрать из города и отправить назад на каторгу всех этих висельников, которые толпятся во дворе префектуры. Ибо, если для того, чтобы сделать рагу, надо поймать кролика, никто не убедит меня в том, что эти каторжники необходимы для того, чтобы переловить воров. Я, как и вы, допускаю, что этот способ несколько необычен, но он небезотказен и кажется мне опасным. А посему я прошу вас как можно скорее произвести отбор среди ваших людей и потихоньку отправить их туда, откуда они прибыли.

Господин Жакаль безоговорочно поддержал предложение нового префекта. Заверив его в том, что приложит все свое усердие и всю свою преданность, он почтительно откланялся и вышел от префекта.

Вернувшись в свой кабинет, он уселся в кресло, протер стекла очков, достал табакерку и втянул носом щепоть табака. Затем, закинув ногу на ногу и скрестив на груди руки, он снова погрузился в раздумья.

Скажем сразу же, что теперь его раздумья были гораздо более приятными, нежели до вызова к префекту, несмотря на все те огорчения, которые доставляли ему его ближние.

Вот о чем он теперь думал:

– Решительно, я правильно оценил нового префекта, это действительно очень глубокий человек. Доказательством тому служит то, что он оставил меня в полиции, хотя прекрасно знает, что я в некоторой мере принял участие в ускорении падения правительства. Может быть, именно поэтому-то он меня и оставил. Итак, я снова на ногах, поскольку после разгона полиции в министерстве внутренних дел и отставки господина Франше я повышаюсь в цене. С другой стороны, его мнение почти совпадает с моим относительно тех уважаемых людей, которыми забит двор префектуры. Да, мне трудно будет разговаривать с этими честными людьми. Бедняга Карманьоль! Бедняга Пацильон! Бедняга «Длинный Овес»! Бедняга «Стальная Жила»! Бедняга Жибасье! Тебя мне жаль более всех! Ты обвинишь меня в неблагодарности. Но что поделать! Habent sua fata libelli![28] Так было предписано! Другими словами: любую компанию рано или поздно приходится бросать.

Сказав последние слова, господин Жакаль для того, чтобы унять волнение, в которое привели его столь грустные мысли, снова достал из кармана табакерку и с шумом втянул носом вторую порцию табака.

– Ба! В конце концов, – философски произнес он, – болван получает то, что заслужил. Я знаю, что завтра он попросит у меня разрешения на женитьбу. Но ведь Жибасье никогда не станет почтенным главой семейства: он рожден для больших дорог, и думаю, что та, которая ведет из Парижа в Тулон, ему подходит больше, нежели тропа Гименея. Как, интересно, он воспримет это известие?

Размышляя так, господин Жакаль дернул за шнур звонка.

На пороге появился исправник.

– Пригласите ко мне Жибасье, – сказал он ему. – А если его не окажется на месте, то Папильона, Карманьоля, «Длинного Овса» или «Стальную Жилу».

Исправник ушел, а господин Жакаль нажал на кнопку звонка, спрятанного почти незаметно в углу комнаты. Минуту спустя на пороге скрытой за портьерой потайной дверцы появился полицейский со страшным лицом и в партикулярном платье.