Сам без оружия

Щепкин в который раз отметил, что английский бокс вырабатывает не только прекрасную реакцию, но и чувство удара. Это надо использовать в своей методике. Реакция вообще много значит в бою, равно как и техника. А это со временем вырабатывает навык, то есть правильное поведение на инстинктивном уровне. И надо бы придумать еще пару упражнений для повышения скорости реакции.

…А Диана молодец. Держалась хладнокровно, вырубила Козыря и Баклана, а потом и бандита сняла… спасительница… и смотрит так настойчиво, все ждет… жаль, нет к ней тех чувств, прекрасная была бы пара…

Он провалился в сон как-то разом, словно нырнул в омут. И спал спокойно, без сновидений, набираясь сил после трудного дня.

Встал Василий в семь часов. Выполнил гимнастический комплекс, принял душ, побрился, накоротке просмотрел записи по борьбе, сделал несколько пометок и сел завтракать.

Он планировал позвонить Игнатьеву в восемь и узнать, как идет следствие. Но подполковник позвонил сам без пяти восемь.

– Всю ночь работали, искали концы, – пробасил в трубке его голос. – И узнали кое-что интересное. Так что прошу к нам к девяти, как раз будет совещание.

– А интересное – это что? – не удержался от вопроса Щепкин.

– Ну, например, то, что ловили мы двух щук. А поймали трех.

– Не понял?

– К нам в руки попал некий Паша-Гусь – вор-рецидивист со стажем, в уголовном мире личность известная.

– А он тут при чем? – удивился капитан.

– Не знаю. С Гусем не поговоришь.

– Что, упрямый больно?

– Мертвый, – недовольным голосом пояснил подполковник. – Ночью был побег из околотка. Жандармы и полицейские открыли огонь. Гуся убили. А его сынок Миша-Храп погиб в трактире. Вот так-то! – Игнатьев помолчал, потом уже другим голосом добавил. – Словом, Василий Сергеевич, жду. Работы невпроворот.

– Буду, Владимир Андреевич, точно в срок.

Щепкин положил трубку, вспомнил убитого Дианой бандита и ее слова: «Я тебе, капитан Василий, жизнь спасла… два раза. Хоть бы спасибо сказал…»

«А поблагодарил я тогда ее плохо. Не обиделась бы, с нее станется…» – подумал капитан и посмотрел на часы. Скоро собираться.

Но планы пришлось изменить буквально через десять минут. Вновь зазвонил телефон, и в трубке прогремел голос Батюшина:

– Господин капитан, срочно в отделение!

– Здравствуйте, Владимир Петрович. Что случилось?

– Здравствуйте, Василий Сергеевич, – поправился полковник.

– Меня Игнатьев просил к девяти подъехать…

– Отставить! Я сказал – срочно в отделение! Игнатьеву я сам позвоню. Я снимаю вас с этого задания! Все ясно?

Голос у Батюшина звенел от напряжения, и Щепкин уже понял, что произошло нечто плохое. Настолько плохое, что вежливый и корректный полковник позволил себе не поздороваться и повысить голос. Что это могло быть, Щепкин не знал, но возражать начальству перестал.

– Буду через полчаса.

– Жду, – коротко попрощался Батюшин и положил трубку.

За группой Щепкина сразу закрепили автомобиль с шофером, но капитан отказался от водителя и сам садился за руль. Технику он любил и обычно правил автотранспортом с удовольствием. Однако сейчас летел по городу, то и дело давя на тормоз, чтобы пропустить груженые подводы, грузовые автомобили и растяп-прохожих, идущих по дороге. Народу на улице в этот час хватало, но все куда-то спешили и на гудки клаксона реагировали не сразу.

Адъютант Батюшина молодой подпоручик Осмысловский склонил голову в приветствии и сразу открыл двери перед Щепкиным. Капитан ответил на приветствие и шагнул в кабинет.

Начальник отделения был в парадной форме при наградах. Таким его Щепкин видел всего раз – год назад, когда Батюшин ездил в Ставку к императору. Сейчас же парадный мундир выглядел несколько неуместно.

Батюшин, видимо, сам это понимал, но старался не обращать на форму внимания.

– Здравия желаю, господин полковник! – обратился к начальству капитан.

Батюшин махнул рукой, завистливо глянул на Щепкина, одетого в простой костюм, ладно сидящий на его атлетической фигуре.

– Когда в партикулярном – каблуками не щелкают и по стойке смирно не встают. Проходи, Василий Сергеевич, присаживайся.

Сам полковник прохаживался вдоль стола, разминая крепкими пальцами папиросу. По немного нервной походке и папироске в руке Щепкин определил, что его начальник зело расстроен и явно не в духе. Тоже редкое явление, но бывало. Иногда, увлекшись ходьбой, полковник стирал папироску в труху.

Батюшин перехватил взгляд капитана, бросил папироску на стол, встал у подоконника и вздохнул.

– Ночью из кабинета в здании Генерального штаба были похищены документы.

– Что? – не поверил ушам Щепкин. – Как это похищены?

– Вот так. Из сейфов.

– А из какого отдела?

– Да какая разница?! – чертыхнулся Батюшин и махнул рукой. – Украли две папки.

Щепкин пораженно молчал, осмысливая услышанное. Украсть что-то из здания Генерального штаба невозможно. Это же не мясная лавка и не ювелирный магазин. Выспрашивать подробности Щепкин постеснялся, все ж Батюшин начальник, не пристало ему вопросы задавать.

Полковник, видимо, понял затруднение капитана, сел в кресло, выложил на столешницу руки. Глухим голосом произнес: