Сам без оружия

— Сергей Михайлович, дорогой, давайте договоримся так. Все, что вам нужно для работы, мы организуем. Наш Георгий и впрямь достанет что угодно, только объясните толком. Вы пишите сценарий, работайте с актерами. Вот Диана в полном вашем распоряжении. Будет брать у вас уроки… мастерства. Вас же я попрошу меньше нервничать и переживать. Договорились?

Зинштейн тяжело вздохнул, одарил Щепкина тяжелым, совсем не подходящим ему взглядом, покосился на Диану.

— Попробую. А вы попробуйте не врать мне больше.

Капитан засмеялся.

— Идет!

Когда они вышли из купе, Диана прижалась к Щепкину и зашептала:

— Кажется, наш гений перенервничал. Как бы не сорвался опять.

— Вот и проследи за ним. Поговори, успокой, очаруй. Чтобы больше не думал о ерунде. Он нам нужен сейчас, да и потом тоже.

Диана отстранилась от Щепкина, прищурила глаза.

— Хороший совет вы даете, Василий свет Сергеевич. А ну как и правда очарую! Забудет наш режиссер и о сценарии, и о фильме. А?

— А ты не в ущерб работе.

— А ревновать не будете, господин меценат? А то еще на дуэль вызовете Сереженьку!

Капитан покачал головой.

— А ты не увлекайся. Особо так… — он посмотрел по сторонам. — Кстати, скоро Москва. Надо подготовить шифровки. Где там наши дилетанты? Как бы американца совсем не споили!..

3

Поезд сбавил скорость, минуя небольшой подъем. Мелькание деревьев и столбов за окном стало медленнее, глаза смогли различить даже узкую тропку, петлявшую между кустарников.

Сидевший в своем купе Скорин прислонился лбом к стеклу, ощутил приятный холод и расстегнул верхние пуговицы рубашки. Жарковато стало. Проводник топит немилосердно, все угодить хочет пассажирам.

А скорость падает. Можно выйти в тамбур, открыть дверь и прыгнуть вниз, на покатую насыпь. Земля мягкая, удержит. А потом в лес и поминай как звали. Если Зинштейн разболтает легавым, что художник Гриша вовсе не художник, Щепкин и его дружки захотят узнать, кто же тогда на самом деле этот Скорин. Придумать историю? А поверят? И что потом? Жаль, до Щепкина так и не добрался. Подстеречь бы его сейчас…

Так что, прыгать? Поезд едва ползет, но после подъема вновь наберет скорость. Потом будет поздно, можно и ноги переломать, и шею свернуть. Ну, Гриша, решайся!..

Еще не зная, как поступить, Григорий вышел из купе, пошел по коридору, ответил на вежливый поклон проводника и тут вдруг вспомнил, что забыл саквояж. Но возвращаться не стал. Деньги при нем, а остальное пусть едет дальше.

Дверь в тамбур была приоткрыта, видимо, проводник в спешке забыл запереть. Григорий дернул дверь, вышел в тамбур и увидел Зинштейна. Тот стоял возле открытой двери вагона, глядя куда-то вдаль. Руки режиссера судорожно сжимали поручни, а лицо застыло, словно маска. Ветер бил его растрепанные волосы. Зинштейн вдруг со свистом втянул воздух в грудь и почти выкрикнул:

— Это невыносимо!

И подался вперед.

Григорий моментально оказался рядом, схватил режиссера за руку и дернул назад.

— Ты что, Сергей Михайлович? Перепил, что ли?

Зинштейн глянул на Григория широко раскрытыми глазами:

— Что вам? Пустите меня, Григорий! Я обманут всеми! Я втянут в авантюру! Я взял деньги на фильм, я окажусь в тюрьме за растрату!

Он попытался вытащить руку из захвата, но сил не хватило. Григорий держал крепко.

— Скорость низкая, не разобьетесь. Переломаете руки-ноги, будете лежать в лечебнице и проклинать себя. Так лучше, что ли?

— Что? — Зинштейн словно только сейчас обнаружил, что поезд едва ползет. — Проклятье! Мне ни в чем не везет!

— Это вы из-за того, что я плохо рисую, решили головой вниз нырнуть?

Режиссер глянул на Григория как на умалишенного.

— Да при чем тут вы? Ваши каракули меня не волнуют! Наша… Ик! — он икнул, как-то испуганно выдохнул и посмотрел на Григория. — Да отпустите же меня!

— У вас фсе ест о’кей? — раздался за спиной чей-то пьяный добродушный голос.

Григорий обернулся. У двери в салон стоял здоровый американец, явно подшофе, и удивленно смотрел на Зинштейна со Скориным.

— О’кей, о’кей, дядя Патрикей! Не видишь, свежим воздухом дышим. — Григорий дернул Зинштейна на себя, закрыл дверь вагона. — Помогает при перепое.

— Что ест перепой? Много виски?

— Много водки без закуски.

— Йес, это ест плохо, — американец икнул. — Я тоже подышать воздух. Голова меньше спэнс… кружит…

Зинштейн потер руками лицо, глубоко вздохнул, глянул на Григория.

— Благодарю. Э-э… я уже надышался. Пора работать! Я покажу этим… что Зинштейн зря деньги не получает! Пусть не указывают!..

Он одернул пиджак, несколько испуганно покосился на дверь вагона, видимо, вспомнил, как висел на поручнях.

— Григорий, вы будете мне нужны. Надо кое-что нарисовать. Сможете?

— Попробую…

— Тогда идем! Джек, прощу прощения, надо работать! Дело!

— Йес, бизнес превыше всего! — Браун качнулся, похлопал себя по животу. — А я отдохну… надо успокоить… Сорри.

Зинштейн решительно раскрыл дверь в салон и первым пошел вперед. Григорий двинул следом, лихорадочно размышляя, что раз режиссер не сказал о нем Щепкину, то и тревожиться нет смысла. Во всяком случае, пока. Но начеку быть стоит.