Сам о себе

Я уже писал о принадлежавшем ему самому выражении «мейерхольдовщина», осуждавшем легковесное, чисто внешнее восприятие его театральных идей и столь же внешние вульгарные подражания Мейерхольду. Но как обогатились ученики Мейерхольда, которые сумели разобраться в глубоких достоинствах этого мастера и художника, переварили в своем творчестве элемент режиссерского и актерского мастерства, эстетических воззрений и критериев Мейерхольда, сумели избежать внешних и вульгарных подражаний. Учениками Мейерхольда считают себя не только встречавшиеся с ним актеры или режиссеры, но и художники, композиторы, драматурги, поэты и даже пианисты, которым посчастливилось почерпнуть для себя внутренние богатства из художественной сокровищницы Всеволода Эмильевича.

В чем состояли эти богатства, что было в Мейерхольде кроме тех внешних чудачеств, ошарашиваний и неожиданностей, которым, казалось бы, легче всего подражать? Замечательным качеством Всеволода Эмильевича была искренность и глубокая вера художника, убежденность в правоте своего творческого решения. Оттого так поразительны и убедительны были его находки при всей спорности и парадоксальности некоторых из них. Это был уровень, про который говорится: таланту все позволено. Поэтому, если он на репетиции предлагал самое неожиданное решение, показывая какую-нибудь сцену актеру, присутствовавшим казалось: это лучшее, что можно сделать в данной сцене, – с такой внутренней верой и оправданием он это делал. Когда подобные парадоксы пытались осуществлять другие, то, неоправданные внутренне и выполненные формально, они не производили должного впечатления.

Блестящая актерская техника и вместе с тем эмоциональность, которыми Мейерхольд мастерски распоряжался, выстраивая какую-либо сцену в своей постановке, покоряли свидетелей его работы и заставляли задумываться над тем, как важно для режиссера обладать именно этим актерским умением, актерским вдохновением, диктующим ему как режиссеру и мизансцены и ритмы любой сцены в спектакле.

Но не только в этих великолепных качествах проявлялась сила режиссуры Мейерхольда. Главная его сила заключалась в смелом и необычном проникновении художника в самую суть драматургического материала, его стилевых особенностей и в собственном видении воплощаемого им произведения. При этом вопрос стилистики, даже в работе над классикой, был для него неотделимым от поисков возможных стилей и лица современного советского театра. Принимая преемственность актерской школы от Ленского и Станиславского, он в развитии современной школы актерского мастерства не мог пройти мимо влияния лучших современных актеров, мимо влияния Чарли Чаплина и Михаила Чехова, которых считал гениальными актерами современности.

Мечтая о школе актерского мастерства новой формации, он, как режиссер и театральный деятель-преобразователь, хотел создать новый советский театр невиданных форм, и в поисках этих форм начинал свои пути от истоков народных театров античности, японского и китайского театров, комедии дель арте.

В сознании ответственности своей задачи, в той смелости, решительности и непоколебимости, с которыми Мейерхольд пошел после Октябрьской революции в бой со старым обветшалым театром – его главная, неоспоримая заслуга художника-революционера.

Но и здесь решающим фактором было его мастерство и умение, его практика, острое чувство современности.

Репетиционная работа Мейерхольда доставляла эстетическое наслаждение не только участникам этой работы. Репетиции, которые являлись, как бы своего рода и спектаклями и практической школой, посещались очень многими гостями, интересовавшимися работой Мейерхольда и подчас не имевшими отношения к театру.

Репетиции бывали открыты для большинства желающих. Эти репетиции оставляли неизгладимое впечатление у всех присутствовавших на них. Воссоздать образ Мейерхольда во время работы так же трудно, как и его образ в жизни. Он был еще более неуловим и контрастен, чем на различных портретах. Скажем, хочешь вспомнить его в своем кабинете, и вдруг обнаруживаешь, что, перебирая в памяти все помещения театров и студийных мастерских, в которых с ним работал и встречался, не можешь вспомнить... ни одного кабинета.