Сам о себе

Блинов отказался от своей пьесы в том виде, как она была показана на генеральных репетициях в филиале Малого театра, так она была «доработана» режиссером. Нечто подобное случилось и с пьесой Раннета «Криминальное танго». До такой степени театр без участия автора «исправил» пьесу.

Театр шел не по пути взыскательного репертуара, больших полотен, ставящих ответственные, иной раз трудные, но благородные задачи, а по случайным дорожкам, отдавая дань трафаретам, а порой и пошлости. Что такое пошлость? Это чаще всего что-то дешевое, что уже давно кем-то найдено и пошло гулять по рукам. Любой художник хочет избежать того, что уже «пошло». Коллектив Малого театра в основе своей принадлежал именно к этим художникам. Для таких художников Малый театр был родным домом. Традиции этого дома они чувствовали органически, они считали свой театр не только родным домом, вторым университетом, но и храмом искусства.

А храм искусства не может существовать без высокой этики и высокого художественного вкуса. Эти требования являются в то же время и основными традициями Малого театра.

Вспомним, что говорили в свое время его великие руководители.

«Театр для актера храм, – говорил М. С. Щепкин. – Это его святилище!» «Твоя жизнь, твоя честь – все принадлежит бесповоротно сцене, которой ты отдал себя. Твоя судьба зависит от этих подмостков. Относись с уважением к этому храму и заставь уважать его других. Священнодействуй или убирайся вон».

В конце сороковых годов Щепкин пишет сыну: «Репертуар преотвратный – не над чем отдохнуть душой, а вследствие этого память тупеет, воображение стынет, звуков недостает, язык не ворочается. Все это вместе разрушает меня, уничтожает меня, и не видишь отрады ни в чем, не видишь ни одной роли, над чем бы можно было отдохнуть душе, что расшевелило бы мою старость».

Великий Ленский говорил: «Привить вам талант я не могу, но зато я могу привить и развить ваш вкус».

Все это важнейшие принципы деятельности Малого театра.

Лучшие руководители нашего искусства всегда оказывали театру в этом направлении огромную творческую и организационную помощь.

Я уже не говорю об Анатолии Васильевиче Луначарском, об его деликатнейшем, объективном и бережном отношении ко всем явлениям нового, советского искусства, о его благожелательности и прямой искренней критике, его заботах о сохранности памятников многонациональной нашей культуры. В то же время вся его деятельность не помешала ему сказать, что когда он по поводу какого-либо явления в искусстве потеряет объективность и административно выявит свое личное мнение, свой личный вкус, то в этот самый момент он перестанет быть руководителем в искусстве.

Елена Константиновна Малиновская была большевиком ленинского стиля в работе. Ее принципиальность, благожелательность, высокая идейность в ее требованиях и в то же время скромность и простота в обращении с людьми вызывали глубокое уважение к ней, как к деятелю нового, советского типа.

Об этой первой женщине – руководителе академических театров вспоминаешь с любовью и признательностью. Ценишь и помнишь и старого коммуниста Феликса Кона, а с другой стороны, и прекрасного администратора и практика И. В. Экскузовича.

В свое время Гоголь писал:

«Нужно, чтобы в деле какого бы то ни было мастерства полное его производство упиралось на главном мастере того мастерства, а отнюдь не на каком-нибудь пристегнувшемся сбоку чиновнике, который может быть только употреблен для одних хозяйственных расчетов да для письменного дела. Только сам мастер может учить своей науке... Он не допустит на сцену никакой пошлой и ничтожной пьесы, какую допустил бы иной чиновник, заботящийся только о приращении сборной денежной кассы, – потому не допустит, что уже его внутреннее эстетическое чувство оттолкнет ее».