Сама дура виновата (СИ)

— Открыва-а-ай! — завопили мне над ухом, и я…

— Ох… Охренеть… — выдохнула я, глядя на целую поляну нежно-розовых роз, расстилающуюся у моих ног.

Необъятную.

С шариком в виде золотой буквы «Д», парящим над ней, чтобы точно никто не перепутал, кому это адресовано все это великолепие.

— Тысяча одна роза! — рядом светилась и вертелась, как маленькая юла, Ника. — Тебе! Тебе!

— От кого? — глупо спросила я, хотя знала только одного человека с таким ужасным, плебейским и пафосным вкусом.

— Открытка подписана «Егор»! А что в ней еще — я тебе не покажу, пока не расскажешь про него все-все!

Глава тридцатая, в которой любовь к Питеру затмевает все остальные чувства, но ненадолго

Тысяча роз, черт-те что написанное в открытке…

Это вот так он скрывает наши отношения?!

С другой стороны, мало ли какой Егор?

Кто их считает в Питере, кроме департамента статистики?

Шесть миллионов подписчиков, размазанные по всему миру, выглядят не так уж пугающе. На улицах его пока не узнают, поди не Даня Милохин. Чтобы узнавали, тиктока мало, надо еще в телек попасть.

Я вытащила из грандиозного букета одну полураспустившуюся розочку и повернулась к Нике. Та изнывала от любопытства так явственно, что ее даже стало жаль.

— Первое слово в открытке «Самой»! — сообщила она.

Я кивнула с серьезным видом.

— Это, конечно, все прояснило.

— Ну расскажи-и-и! — заканючила она. — Дарина, ты никогда про своих парней не рассказываешь, а мы все время болтаем! Так нечестно. Что у вас было?

Я склонилась к ней с заговорщицким видом и вполголоса проговорила:

— Все, что ты можешь себе вообразить, Ника. Все. И еще столько же.

— Обалде-е-е-е-е-еть… — протянула она, сложив лапки у груди и, клянусь, у нее в глазах сверкали золотые звездочки, как у героини аниме.

Хорошее воображение, аж завидно.

— На! — Она отдала мне маленькую розовую открытку, на которой было написано: «Самой горячей девушке Северной Венеции».

Из-за этого столько шума?

Но я все равно невольно улыбнулась и почувствовала тепло в глубине сердца.

— Я работать! — развернувшись, я подхватила сумку с оборудованием и направилась к выходу.

— А розы?.. — крикнула мне вслед Ника.

— Предлагаешь весь букет с собой забрать? — Я помахала одинокой розочкой. — И в тележке возить за туристами?

— А, ну да… — ей, кажется, такая картина в голову не приходила.

Пока я добиралась до места встречи, меня обуревали противоречивые чувства.

Злость и обида сменялись сладким еканьем в сердце, когда я нюхала розочку, у которой отломала стебель и воткнула ее в воротник кардигана.

Но поцелуй…

Но розы…

Но «идеальная пара»…

Но «самой горячей»…

Но «не афишировать»…

Но сладко ноющие мышцы…

Туристы ждали меня у «Василеостровской» рядом с памятником первой конке.

Всей дружной группой тщательно рассматривая яйца бронзового коня, запряженного в ярко-синий вагончик, в котором продавали невкусный кофе.

При таком пристрастии гостей города к потиранию разных частей статуй, странно, что они — то есть, яйца — еще не сверкали, как яйца коней на Манежной в Москве.

Там они расположены в фонтане, но, как рассказывали коллеги, это никому не мешает — отважные товарищи все равно лезут их тереть.

На этом месте, пока мы ждем отстающих я обожала рассказывать чудную историю про противостояние конки и трамвая в Питере.

Владельцы конки подсуетились и выкупили все права на перевозки пассажиров по земле в городе. Так что, когда появился трамвай, в противостоянии денег и прогресса победили деньги.

Но ребята, которые продвигали прогресс, не стушевались и придумали невероятно остроумный выход. Первые рельсы были проложены… по льду. Это ведь не земля, правда?

Конечно, поначалу это был просто аттракцион — потому что два месяца рельсы укладывали и два месяца потом их разбирали, сам трамвай поездил совсем недолго.

Но горожанам понравился, так что ледовые трамваи стали постоянным транспортом, благо зима у нас длится долго.

А там разрешили пустить их и по земле.

— Пойдемте, вас ждет еще много интересного! — позвала я свою группу.

За что люблю этот город — куда ни повернись, открывается история.

Ни один дом, кажется, не обходится без своей легенды. А если и обходится, то это потому, что я пока еще ее не знаю. На одной крыше горгульи, другой дом — первый в стиле модерн, здесь отметки о наводнениях, тут Орден Трудового Красного Знамени над входом в Гидрологический институт.

«Офонаревшие» балконы, дворы-колодцы необычной формы, дом Бенуа — да-да, Мадонна Бенуа Леонардо да Винчи была продана Эрмитажу женой придворного архитектора, который и жил в этом доме.

Я показывала, где можно посмотреть на старые, еще дореволюционные двери коммунальных квартир, ни разу за сто лет даже не покрашенные, на механические звонки, совсем как у нас в квартире. Чем меньше дом реставрировали, тем больше оставалось таких вот мелочей, ценных для любителей гораздо больше парадной красоты, даже очень аккуратно восстановленной.