Сама дура виновата (СИ)

Хотя, честно говоря, романтические истории, которые мне приходилось смотреть, довольно быстро довели меня до слез. Нет, меня не умиляли брутальные самцы, которые увозили стройных газелей с полуметровыми ногтями под песни типа: «Хотела на Канары, а везу тебя за МКАД» или «Потеряли пацана, она его забрала, она его не вернет».

И огромные букеты роз не впечатляли, хотя где-то глубоко внутри звенела расстроенная струна, напоминая о пустых вазах в моей комнате.

Все это были наигранные понты, работа на камеру, в которой не чувствовалось ничего искреннего. Публике хватало и такого, мне ли не знать — вон, аккаунт уже к сорока тысячам подбирается.

А вот мне нет, не хватало. Духовно богатая я — или где?

Токсичные парочки, вылезающие в топ за счет жестоких розыгрышей друг друга мне тоже не нравились. Почему-то чаще всего унижали девушку, выставляя ее ревнующей глупышкой или слишком требовательной стервой — ишь, посуду ей помыть! А ты изучила уже пятьсот техник минета, чтобы такое хотеть от своего повелителя?

Всевозможные предложения руки и сердца, а также гендер-пати, где выпускали розовые или голубые шарики — в зависимости от пола будущего ребенка, тоже оставляли меня равнодушной. Я не замуж хотела.

Я хотела…

Я…

Черт.

В первый раз дыхание мне сбил совершенно невыразительный ролик, где двое просто держались за руки под «я в глазах твоих видел снег в океане».

— Этим снегом с тобой никогда мы не станем… — пропела я мгновенно замерзшими губами. И голос тут же пропал под натиском застрявших в горле слез.

Вот растешь духовно богатой, слушаешь Оксимирона и Наутилус ради текстов, а Найтвиш и Лед Зеппелин ради музыки, понимаешь иронию Монеточки и сложность гармоний Оргии Праведников, а потом — ррррраз! — и какая-то тупая попса пробивает в твоем сердце дыру.

Нет, ее пробил не Лазарев со снегом в океане.

Его я выдержала и даже посмотрела полсотни видео под эту песню с трагическими историями расставаний. А потом отправилась серфить по аккаунтам и по тегам, выбирая истории про невозможность любви в поисках интересных идей.

Там-то я и попала.

Дыру в моем сердце пробил обычный, не постановочный ролик, снятый «на утюг», как выразился Арчи, ночью, в Питере, на набережной Мойки недалеко от нашего дома.

«Я невозможно скучаю, я очень болен, я почти умираю!» — от простых слов сердце замерло от боли, и мне совсем не было стыдно, что я сорвалась и вдруг разрыдалась, прикусывая кожу на запястье.

Потому что на экране был — Егор.

Глава сорок шестая, в которой враги становятся друзьями, друзья врагами, а сердце — предателем

— Значит так. Все, что ты там понаписала — это неприемлемо! Так отвечать фолловерам нельзя!

Ничто не предвещало бури с утра, кроме моих заплаканных после вчерашнего загула по грустным песенкам глаз, но Арчи сумел меня удивить. Оказывается, он действительно почитал комментарии и теперь имел свое мнение на этот счет.

— Ты деньги зарабатывать хочешь или гонор свой показывать?

— Мне кажется, остроумные ответы привлекут… — начала я.

— Оттолкнут! Никому не хочется быть униженным на глазах у всех! У большинства людей нет чувства юмора. Твои ответы они воспринимают как хамство!

Я снова попыталась открыть рот, но Арчи нахмурил брови и заткнул мне рот коротким:

— Больше не отвечай вообще, — и сразу перевел тему: — Значит так, я еще кое-что понял, пока читал и скорректировал направление. Для начала — тебе надо набрать еще вес.

Сначала я подумала, что ослышалась, и он сказал «похудеть». Просто ошибся во всех буквах сразу. Даже потрясла головой и переспросила:

— Что ты сказал?

— Тебе надо набрать вес, — терпеливо повторил Арчи. — Может, не сразу, но займись этим. Дальше… Вот тебе новые сценарии. Если готова — снимаем сегодня.

На этот раз для съемок он арендовал студию для фотосессий с интерьером советской квартиры. Ковер на стене, буфет с хрустальной посудой, телевизор «Рубин» и лакированная «стенка». Я аж вздрогнула, увидев такие же обои, как были у бабушки дома.

Я опять толком не успела пролистать сценарии по пути в студию — на первый взгляд, там все было нормально, но когда Арчи вручил мне пакет с чем-то бирюзовым в белый горошек, я не удержалась от вопросительного взгляда.

— Переодевайся, — сказал он.

— Что это?

— Платье.

Последний раз ткань такой расцветочки я видела, когда мне мама в Питер собирала «приданое» — кухонные полотенчики, которые ей дарили подруги, привозившие их из путешествий по Золотому Кольцу.

Сшитое по моде советской деревни пятидесятых, платье предсказуемо сделало из меня этакую кулему с фигурой в виде бочки. А когда Арчи быстро растрепал мои волосы и скрутил из них пучок, зрелище стало и вовсе устрашающим.

Образ был до жути узнаваемым — у нас в Александрове примерно так и выглядели женщины средних лет. Да что уж там — если мои волосы обесцветить, завить и накинуть десяток лет, я стану вылитой своей мамой.

А когда Арчи вручил мне кондовую деревянную скалку — образ и вовсе стал карикатурным.