Самая черная птица

Хейс, собиравшийся было высунуться из окна экипажа и обрушить свой кулак на головы алкашей, вдруг заметил По. Писатель каким-то образом добрел сюда и теперь стоял позади кучки пьяниц, с трудом переминаясь с ноги на ногу. На нем была военная шинель. Этот нелепый огромный наряд развевался под сильными порывами ветра. Критик плотнее закутался в шинель, потом зашелся в приступе громкого хриплого кашля, а когда приступ наконец прошел, сплюнул мокроту на землю и печально вздохнул. Констебль снова подумал о Мэри Роджерс, о причастности этого человека к ее истории, и задался вопросом: а что поэт делает здесь? Просто развлекается таким странным образом или тут есть что-то еще? По огляделся и провел пальцами по растрепанным волосам. Потом стал лихорадочно ощупывать бока, словно искал кошелек или ключи. Взглянув в дальний конец Четвертой авеню, туда, где скрылась погребальная телега, он подошел поближе к витрине, и тут сыщик заметил, что заведение это не что иное, как книжная лавка.

Бедняга через стекло разглядывал разложенные на прилавке книги — Хейс с такого расстояния не мог разглядеть ни названий, ни фамилий авторов.

Через несколько секунд поэт очнулся и пошел прочь, бормоча что-то себе под нос: сделал шаг в одну сторону, потом в другую. Он вел себя как безумец, не знающий, куда ему идти. Главный констебль внезапно ощутил смутный прилив сочувствия к этому человеку — сломленному; возможно, пьяному; возможно, накачанному опиумом. Прошлой ночью, пока дочь читала ему «Лигейю», детектив пришел к выводу, что По похож на червя-победителя. [14]

«Ради Бога, приятель, возьми себя в руки! — готов был закричать писателю сыщик. — Прекрати терять время. Если собираешься преследовать их, давай!»

Томми Коулман и его ребята были уже далеко впереди, и разрыв все увеличивался.

И тогда начальник полиции, как будто против собственной воли, позвал:

— Мистер По!

Поэт обернулся и стал вглядываться в темноту, не понимая, кто это мог его окликнуть.

Хейс стал делать ему знаки из окна экипажа, и бедняга подошел поближе.

— Вы знаете, кто я такой? — спросил детектив.

Критик моргнул, потом еще раз, словно пытаясь рассмотреть лицо собеседника через несуществующий туман.

— Да, сэр, — сказал он. — Главный констебль города.

Полицейского снова поразил напевный выговор поэта, очарование его южного акцента.

— Залезайте! — приказал он.

По медленно поднял голову.

— Зачем вы здесь? — спросил он. — И куда направляетесь?

— Мало какому человеку не случалось порой со смутным волнением уверовать в сверхъестественное, — ответил Хейс, открывая дверь экипажа. — Я всего лишь слабый и усталый путник в погоне за призраками и духами, которыми кишит эта черная ночь.

Эти слова были украдены непосредственно из «Тайны Мари Роже». Несчастный писатель никак не ожидал услышать их из чужих уст в холодном ночном воздухе, и в глазах его выразилась благодарность, выражение лица смягчилось. Эдгар слегка помедлил, а потом залез в коляску и занял указанное ему место напротив главного констебля.

Бальбоа пустил лошадей во весь опор, и ландо устремилось вверх по Четвертой авеню. Темнокожий кучер срезал дорогу, объехав вокруг парка, как, вероятно, сделали и те, кого преследовал главный констебль. Они ехали вдоль Гарлемской железной дороги, потом с Тридцатой улицы свернули на Миддл-роуд, добрались до Пятой авеню и двинулись на север, надеясь, что именно так поступили и беглецы. Наконец путники оказались на Сорок второй улице, где на холме в лучах лунного света красовалась чудесная рощица и блестел новый городской резервуар.

Но и тут они не обнаружили никаких следов бандитов. Бальбоа натянул поводья.

А потом они с хозяином стали торопливо обсуждать дальнейший маршрут. Они решили двигаться на северо-восток, в низине у реки Гарлем свернуть на восток и пересечь ее в районе Хеллс-Гейт в надежде, что смогут перехватить там Томми Коулмана с его бандой.

Пока ландо мчалось мимо ирландских свиноферм, немецких огородов и чередующихся со скалистыми отрогами средней части острова болот, Хейс начал расспрашивать По, желая выяснить, что писатель делал у могилы Джона Кольта.

Писатель, как-то странно на него посмотрев, медленно покачал головой — так, словно она действительно весила очень много и причиняла ему неудобство.

— Я пришел почтить память друга туда, где он обрел свой последний покой, — сказал поэт.

— А когда вы увидели, как эти парни раскопали его могилу и сбежали вместе с гробом?

— Я был возмущен. Захотелось пуститься вслед за ними и вернуть останки моего собрата по перу.

Сыщик смерил его взглядом.

— Достойные восхищения намерения, хотя и нереализуемые.

— Верно, осуществить мой порыв оказалось невозможным, — согласился По. — Я вскоре осознал, что это безнадежно.

— Поэтому вы позволили себе отвлечься на витрину магазина?

— У всех есть свои слабости.

— Могу я поинтересоваться, что именно в витрине магазина до такой степени привлекло ваше внимание, что первоначальные планы были забыты?

На глазах писателя выступили слезы.