Самая длинная соломинка

Нищий снял повязку, пригладил волосы и, задумавшись, подпер щеку рукой, невольно закрыв левый глаз. Человек из пивной заметил, хмыкнул.

— Я не должен отвыкать, — объяснил нищий. — А где сейчас инвалид?

— Вся компания дома. Во дворе — лошадь, — ответил крепыш. — Из окна склада хорошо просматривается двор.

Офицер снова принялся мерять кабинет шагами:

— Давайте думать!

— Почему не подходит — ясно: видит за собой «хвост», — сказал нищий устало. — Но почему все время крутится возле нас, будто мучительно хочет что-то сказать…

— Что горячо ему, горячо, — объяснил человек в берете.

— Ты его плохо знаешь. Я с ним в концлагере сидел. Терпелив, молчит, как мерзлая земля — можно ломом долбить. — Нищий стукнул кулаком по столу. Стукнул еще раз, как бы требуя немедленного решения.

Офицер остановился, сказал твердо:

— Все.

— Товарищ майор! — взмолился человек в берете.

— Больше рисковать не могу. Я с первого дня жалею, что отпустил его в автономку. Считаю, что свое дело он сделал. Будем брать Столярную. Завтра с утра ты сядешь на танковый бульдозер и заглохнешь на Столярной против окон. Пока водитель будет копаться в машине — торчи на броне. Он тебя увидит и поймет, что следующей ночью — аварийный вариант.

Играли в карты.

— Ты что? — спросил Антс мрачного Франциска, сдавая ему.

— Думаю, с чего пойти.

— Еще не сданы карты, а ты уже думаешь?

— Этим я отличаюсь от тебя.

Филипп все это время наблюдал за Вероникой, бросавшей взгляды то в окно, то на Франциска, будто боялась, что он заметит то, что ей было видно за окном. Наконец Филипп понял.

— Франциск, — позвал он.

Антс подкатил Франциска к подоконнику. Там, на улице, стоял Забелла в своей шляпе, скармливая голубям хлеб. Птицы облепили его.

— Кормит… моих… голубей… — прохрипел Франциск и смял карты в кулаке.

Ночью в подвал спустилась Вероника. На изодранном тюфяке сидел усталый и печальный Забелла. Свеча догорала, едва выхватывая из темноты его обросшее лицо.

Вероника тихо села рядом.

— Зачем вернулся? — Она положила на тюфяк кусок сала и хлеб. — За смертью два раза не ходят. Теперь и я тебя не спасу. Франциск взбешен. А тут еще в Павилосте взяли кого-то из наших.

Забелла не отвечал и к еде не притронулся.

— Я думала, уже не увижу тебя. А ты — вот! — Она улыбнулась, глядя на него.

— Почему ты с ними? — спросил вдруг Забелла.

Вероника ответила не сразу:

— Потому что знаю про них все. Кто теперь меля отпустит? Ты отпустишь? Сделаешь свое дело, станешь большим человеком и упечешь всех в тюрьму и меня не пожалеешь. Кто я для тебя? Меченая. — Она взяла его руку, погладила, заметила шрам: — Пуля?

— Клеймо. Так что мы оба с тобой меченые. — Он обнял ее за плечи, и это было так неожиданно, что Вероника испугалась, прижалась к нему, и тогда шляпа свалилась с его головы. Забелла нащупал се свободной рукой и вернул на место.

— Сними, пожалуйста, свою бессмертную шляпу, — попросила Вероника и стала целовать его, и шляпа снова упала на тюфяк. — Мне кажется, плачет ребенок, — сказала она.

— У тебя был ребенок?

— Я хочу, чтобы был…

…Утром Забелла услыхал грохот дизелей наверху. Грохот угрожающе нарастал, да вдруг замолк совсем. Забелла вышел на улицу и был потрясен, увидав прямо перед собой танковый бульдозер и на нем — человека в берете, что-то отвечавшего Франциску.

Забелла попятился назад, вниз и рухнул на тюфяк лицом. И так лежал, пока не пришла

Вероника и не принесла чай. Забелла схватил ее за рукав, и она тревожно глянула на него.

Он еще не решался сказать, но теперь не было другого выхода. Он привлек ее поближе и зашептал:

— Если ты впрямь хочешь мне помочь…

— Ты не можешь не верить мне… Ради бога.

— Сходи к церкви. Там одноглазый нищий… Подай вот этот рубль. Скажи дословно: «И ответил Христос искусителю на крыле храма: столько зерен просыпано, что за один раз не собрать. Не сын спасет отца!»

Вероника шевелила губами, повторяя странные слова. Потом сказала:

— Если ты вырвешься отсюда, не убивай Франциска. Он меня из ада вытащил. И всем своим дружкам — одноглазым и глазастым — скажи. Обещаешь?

— Прежде всего будь сама осторожна. Сперва другим подай, потом одноглазому.

— Так и не пообещал.

Она тихо ушла.

В церкви Вероника бросилась на колени перед боковым алтарем с изображением святого семейства на фоне Вифлеема.

— Господи, смилуйся над ними, они оба несчастны: и Забелла и Франциск. Милостивый и всемогущий! Что я могу поделать с собой! Я люблю, люблю его. Сделай так, чтобы его шляпа и впрямь была бессмертна. А меня — хоть в пекло. Хуже не будет. Прошу тебя, господи!

— Ну, это полная абракадабра! — воскликнул взволнованный ксендз, расхаживая по тому же кабинету, по которому недавно вышагивал майор.

— Вы не волнуйтесь, вы сядьте, — предложил майор. — Вы понимаете, мы в святом писании не сильны. Но разберемся. Что там между ними произошло?

— Между кем? — испугался ксендз.

— Между Христом и искусителем. Пиши, — приказал он крепышу.

— Ну как вам сказать… — помял пухлые руки ксендз. — Даже не знаю…

— Был у них разговор на крыле храма?

— Они хоть раз встречались? — стал помогать крепыш.

Ксендз нервно засмеялся: