Самая длинная соломинка

— Гуль-гуль-гуль, — пошевелил губами Забелла, словно проверяя, пе лишили ли его дара речи.

В подвал, с супом в жестяной консервной банке, спустилась Вероника.

Забелла глянул на пес левым, менее заплывшим глазом, па всякий случай поглубже нахлобучил шляпу па голову.

— Ешь, — сказала Вероника и поднесла к его губам консервную банку. — Не бойся, здесь одна жидкость без гущи. Как-нибудь проглотишь. Денька два ты сможешь только пить. Радуйся! Они навеки могли отбить у тебя охоту пить и есть.

Забелла попытался оттолкнуть банку, капустная похлебка перелилась через край.

— Если не хочешь подохнуть — ешь, — проворчала Вероника, подняла его голову, заглянула в глаза. — Господи, какие у тебя глазищи! Хоть и залиты кровью… Лаура — это кто, твоя баба? Молодой ты еще, только волосы седые. Сделай милость, выпей! А то тебя твоя Лаура любить не будет.

— Послушай, позови своего Лиса, — Забелла ткнул пальцем в потолок, туда, где ворковали голуби, откуда доносился вальс и призывное «гуль-гуль-гуль», похожее па бульканье утопающего.

— Там, наверху, в коляске не Лис, — сказала Вероника. — Это Франциск.

Вероника перетащила Забеллу на какой-то тюфяк, положила его голову себе на колени и краешком платья принялась осторожно вытирать его разбитое лицо.

— Я за тебя молилась, — сказала она.

— Шляпу, — сказал Забелла, — шляпу мне на лоб положи.

Крутя колеса сильными руками, в подвал на коляске вкатил Франциск, остановился поблизости от тюфяка, долго и угрюмо молчал, закурил, зажег еще одну папиросу, бросил ее Забелле.

Папироса дымилась на голой груди чужака, но Забелла даже ухом не повел, только впился в инвалида заплывшими глазами.

— Не хочешь курить? — удивился Франциск.

— Некурящий, — ответил Забелла. — Спасибо за папиросу. Спасибо за капустную похлебку, за жилье и радушие. Я сразу понял, к кому попал.

— К кому же ты попал?

— К своим. Так встречают только свои.

— Теперь везде так встречают, — рассмеялся Франциск.

— Верните мне паспорт, четки, все сорок бусин, пистолет, расческу… Отведите меня к Лису, — сказал Забелла.

— Кто вам дал наш адрес?

— Госпожа Мурская.

— Госпожа Мурская, — повторил Франциск. — А позвольте полюбопытствовать, кто она такая?

— Жена герра Лемке.

— А кто такой герр Лемке?

— Надо помнить своих командиров!

— Та-ак, — протянул Франциск. — Зачем вы к нам пожаловали?

— Это я скажу Лису.

— Можете не успеть…

— Не успею я — успеет другой. Или вы думаете, на свете только одна ушанка и одна шляпа?

— Вы мне нравитесь, — заметил Франциск.

— Вы мне — меньше, — сказал Забелла.

— Вероника! — воскликнул Франциск.

— Я прошу вас немедленно сообщить о моем прибытии Лису, — спокойно сказал Забелла. — Если его устроит здешняя обстановка, — он обвел глазами подвал, — могу с ним встретиться и здесь.

Неслышно подошла Вероника.

— А вы шутник, товарищ Забелла, родившийся в девятнадцатом году в Даугавпилсе. Шутник.

Вероника обхватила руками спинку коляски.

— Вероника вас будет кормить и поить, — бросил Франциск. — Она славная девушка.

Правда, Вероника? Только, ради бога… Не злоупотребляйте ее добротой. Поехали!

И колеса со скрипом покатили.

На самом верху Франциск обернулся и сказал:

— В двадцать семь страшно умирать. Страшно… Это я по себе знаю.

— А вы давно умерли? — спросил Забелла.

— Давно, — ответил Франциск. — В сорок первом.

И укатил.

На другой день к дому, где обитал Франциск, подкатила телега, груженная доверху березовыми дровами. В телегу была запряжена невысокая выносливая лошадь. Прыткий жеребенок тыкался то в вымя матери, то в грядки.

— Что бы мы без тебя, Казимир, делали? Замерзли бы, ей-богу, замерзли бы, — благодарно приговаривал Франциск, глядя, как возница вместе с Вероникой выгружает дрова.

— Ладные дровишки, сухие, — шепелявил Казимир, исподлобья поглядывая на Веронику, будто ожидая, когда та уйдет. И когда выдался момент, тихо сказал Франциску:

— Вчера в Павилосте взяли Бракшу.

Франциск даже привстал в коляске.

— Как было? — спросил он.

— Баба одна узнала в лицо. Случайно.

Франциск отвалился устало. Стал ждать, пока Вероника снова удалится. Сказал:

— Это не случайно. Господь бог пожертвовал одной овцой, чтобы осторожнее стало все стадо. Зачем дурак полез на глаза?

— Люди устали, — сказал Казимир. — Зима близится.

Франциск задумался, произнес:

— Нечем мне обрадовать их. Гость у нас.

Казимир насторожился, вопросительно вскинул брови.

— Пришел один. В шляпе. Остальным — ни слова. Придет день, и я скажу сам. Когда будет, что сказать. А пока — нечего.

Под вечер те двое, что избивали Забеллу, вынули в полу кухни Франциска две доски и спустились через лаз в черное подземелье.

Прихватив ломы и кирки, старую керосиновую лампу, они пробрались по длинному и узкому тоннелю.

Вскоре снизу донеслись глухие удары кирки.

…Антс взвалил на могучие плечи ящик, набитый обломками кирпича и бетона, и через лаз поволок его во двор, где стояла лошадь Казимира, запряженная в телегу.

— Помоги, Казимир, — сказал Антс хозяину.

— Сам выгрузишь, — отрезал Казимир, обвязывая тряпками копыта лошади, чтобы не так гремели. — Может, не там копаете?

— Копаем по карте Лемке, — сплюнул Антс.