Самая долгая ночь

Осветительная бомба как раз проплывала вдоль поезда, и Маус смог посмотреть в лицо каждому. Лица некоторых были напряжены и искажены злобой, другие отвернулись, как будто ничего не услышали. Река кивнула первой, правда, медленно, — даже ей не хотелось оставаться здесь.

— Мы можем укрыться за поездом, — осторожно продолжил Маус. — Они пойдут вдоль насыпи, потому что другого пути нет. Если мы сможем удержать их хотя бы… — Он на мгновение задумался. — Хотя бы на два часа, то остальные успеют скрыться.

Река снова заговорила по-голландски. Еще один кивнул, затем кивнули еще два. Кивнули с пониманием, потому что он объяснил все предельно ясно. Встать на этот путь его подтолкнуло одно неудачное дело. Мейер Лански, или, если быть точным, деньги Мейера Лански, заставили его пойти по нему дальше. И евреи, тысячи евреев, бредущих сейчас в ночи к берегу моря, вынудили его проделать этот путь до конца.

— Ты прав, мы должны это сделать, — произнесла Река решительным тоном и шагнула к нему так близко, что он почувствовал запах ее мокрых волос. Она прикоснулась к его щеке.

— Mijn lijf, — сказала она по-голландски, и он понял смысл ее слов. Моя любовь.

«Черт побери, как же меня угораздило ввязаться в это дело?» — мысленно задался он вопросом и положил руку на ее ладонь.

Часть 1 МАУС

Те, которые освящают и очищают себя в рощах, едят свиное мясо и мерзость и мышей, — все погибнут, говорит Господь.

Исаия, 66:17

Глава 1

Четверг, 1 апреля 1943 года.

Маус Вайс, слегка пригнувшись, притаился в дверном проеме. Покуривая «честерфилд», он не сводил глаз с крупного мужчины в парикмахерской на другой стороне Канал-стрит. Что было в принципе не сложно. Человек с трудом помещался в кресле рядом с входной дверью, дверное же стекло было чистым и прозрачным. Тутлс всегда поддерживал идеальную чистоту в своем заведении, и Маус неизменно это ценил. Вот только после этого дня ему придется искать себе нового брадобрея.

Он повернулся спиной к улице и, чтобы укрыться от ветра, поднял воротник пальто. В Нью-Йорке даже в апреле ветер пробирал до костей. Взгляд его был прикован к отражению в витрине напротив, — это была лавка Баумана, в которой продавались дешевые ювелирные украшения, — чтобы быть в курсе каждого движения толстяка в кресле в парикмахерской Тутлса.

Глядя в отражение, Маус поправил шляпу — сдвинул ее примерно на дюйм набок. Затем разгладил лацканы плаща и окинул себя взглядом с головы до ног. Рост пять футов одиннадцать дюймов, можно сказать, великан. Вес сто шестьдесят пять фунтов, неплохо, хотя он прошлым вечером наелся до отвала дома у матери, и теперь плащ слегка обтягивал живот. Небольшой нос, широкие плечи, темно-серые глаза, сильный волевой подбородок, не то, что у какого-нибудь раввина или дешевого шантажиста. И еще кожа. Маус следил за своей кожей. Вот почему он ценил Тутлса, который брил очень хорошо, не нанося порезов. Настоящий виртуоз. Маус похлопал себя сначала по одной щеке, потом по другой. Ему скоро исполнится тридцать один, а у него еще нет и намека на морщины.

Кстати, женщинам его внешность нравилась именно из-за кожи. Никаких бородавок, никаких оспин, — не то, что у большинства его знакомых. Приятное лицо, к которому любой женщине приятно прикоснуться. Маус улыбнулся и увидел в отражении витринного стекла собственную улыбку, а затем дородного мужчину — тот как раз вставал из парикмахерского кресла. Здоровяк пригладил виски, после чего, взяв у Тутлса полотенце, вытер с пальцев масло, которое парикмахер втер ему в волосы.

Маус не знал имени этого человека, даже не удосужился спросить, как его звать. Это не его метод в отличие от Лански, который умеет разговаривать так, что его собеседник, сам того не подозревая, выкладывает ему как на блюдечке всю свою жизнь до самой последней подробности. Маусу не нужно было знать имени этой туши, чтобы его прихлопнуть. Достаточно было иметь причину. Лански велел ему это сделать, и причина появилась. Лански сказал, Маус сделал. Таким вот образом совершались дела.

Здоровяк что-то сказал Тутлсу, и тот рассмеялся нарочито деланным смехом. Маус знал, что парикмахер никогда так не смеялся, — откидывая назад голову и открывая рот. Ни дать ни взять цирковой тюлень в ожидании рыбешки. Он помог своему клиенту влезть в пальто и протянул ему шляпу, которую тот надел, затем открыл дверь. Это сразу подсказало Маусу, что этот тип — важная птица. Лично с ним Тутлс никогда себя так не вел.

Бросив недокуренную сигарету на тротуар, он не стал затаптывать окурок каблуком, зато принялся ждать. Толстяк раздумывал, в какую сторону пойти на восток в Ладлоу или на запад в Орчард. Куда же он все-таки направится?

Впрочем, это неважно. Маус поставил Дьюки ждать на углу, там, где можно пойти в сторону Ладлоу, а Малыш Фарвел будет подстерегать его на пути в Орчард. Если у него случится осечка, то один из них пришьет этого великана.