Самая коварная богиня, или Все оттенки красного

И Майя пробормотала, обращаясь к Насте:

– И в самом деле, что-то у меня с головой… Почти ничего не помню. Значит, меня сбила машина?

– Я все-таки врача позову, – поднялась из кресла Настя. И уже идя к двери, произнесла:

– Надо же! Не помнит, кто такая Нелли Робертовна! Может, это и кстати?

– А где моя сумочка? У меня ведь были какие-то вещи? Может быть, глядя на них, я что-нибудь вспомню?

– Конечно-конечно! – засуетилась Настя. – Твою сумочку разрезали на вокзале, все документы украли. Но там вроде был мобильный телефон. Да вот же он!

«Сейчас они все узнают!» – вспыхнула Майя. А что можно узнать из записной книжки мобильника? «Мама», «папа»… Подружки. Но, видимо, Листовы – люди интеллигентные. По чужим мобильникам не шарят.

Едва Настя вышла из палаты, Майя отбила маме эсэмэску: «Доехала нормально, заселилась, завтра еду в институт». И тут же отключила мобильник. Деньги почти кончились, надо попросить кого-нибудь положить на счет. Но это означает выдать себя.

«У меня есть дня три, – решила Майя. – Мы с мамой так и договорились. Позвоню, мол, не сразу, а как будет хоть какая-то определенность. На пару эсэмэсок денег хватит, а потом я признаюсь Листовым, что не Маруся. Лечение было хорошим, и память, мол, вернулась».

Она засунула телефон под подушку и вновь задремала.

…Очнувшись под утро, Майя заметила, что Настя в палате уже не одна. Девушка крепко спит в своем кресле, укрывшись пледом, а возле нее стоит какая-то женщина. Ничего не делает, просто стоит, смотрит на нее, на Майю. Лицо у женщины незнакомое, но какое же оно злое! В глазах ненависть, губы сжаты в ниточку.

Майя вдруг испугалась и громко застонала. Женщина тут же исчезла. Майя простонала еще раз:

– А-а-а…

Настя открыла глаза:

– Что случилось? Тебе плохо? Я сейчас позову дежурного врача!

…Настя ушла в десять утра, а в Майиной палате появилась грузная пожилая дама, вся обвешанная украшениями, как новогодняя елка игрушками. В ушах у дамы, сильно оттягивая дряблые мочки, висели огромные серьги со вставками из янтаря, а на макушке, словно шпиль, венчающий все ту же колючую красавицу, из волос, скрученных в пучок, торчал черепаховый гребень.

– Меня зовут Олимпиада Серафимовна, – качнув серьгами, сообщила дама и тяжело опустилась в кресло. – Уф! Как же я ненавижу больницы! Ну-с, а ты та самая Маруся? М-да… Очень, очень похожа на покойного Эдика. Даже больше, чем мой сын Георгий. Это твой сводный брат, – она хихикнула. – Только у него уже внуки. Ах, Эдик, ах старый греховодник! Я-то решила, что он от молодой жены не будет гулять. Я Нелли имею в виду.

– А вы ему кто? – не удержалась Майя. – Эдуарду Листову?

– Я? Жена. Теперь уже вдова.

– А как же Нелли Робертовна?

– Видишь ли, милочка, я его первая жена. Но всегда была не просто женой, как эта дуреха Нелли (господи, что за имя!), я – женщина с определенным положением в определенных кругах. Ко мне и по сию пору за консультацией обращаются. Я прекрасно разбираюсь в живописи, мало того что по образованию искусствовед, так я и у Грабаря поработала, и в Третьяковке. Не то что эта Нелли, она всегда была простой домохозяйкой, – презрительно сказала Олимпиада Серафимовна. – Все связи художника Листова, а без связей нигде и никак, это мои связи! Это я сделала Эдуарда Листова! И сейчас с моим мнением тоже считаются. Чуть что – звонок: ах, уважаемая Олимпиада Серафимовна, посоветуйте, как нам быть, ведь у вас такой отменный вкус, такой огромный опыт! И я лечу сломя голову, потому что отказать никому не могу… Когда мы с Эдиком познакомились, это был всего лишь молодой, подающий надежды художник, каких много. Его сделала я! И чем он мне отплатил? Развелся! Ушел к молоденькой! Но и ей он, оказывается, тоже изменял! Я отомщена! Вот так-то, детка.

Дама называла Майю «деткой», но ее тон при этом никак нельзя было назвать благожелательным. Напротив, ее «детка» звучало пренебрежительно. Мол, откуда ты такая молодая да ранняя взялась на нашу голову?

– Вы пришли, чтобы все это мне рассказать, Олимпиада Серафимовна?

– Но ведь ты же теперь член семьи. – «Член семьи» прозвучало с таким же презрением, как и «детка». Майе стало не по себе. – Ты должна знать свою родословную. Не думаю, что Эдик рассказывал твоей матери о всех своих женах. А уж о любовницах и подавно. Тебе повезло, что у тебя есть талант. Только так ты могла привлечь внимание художника Листова. Бог знает, сколько у него этих внебрачных детей! А у тебя, сказали, с головой что-то? – спросила она небрежно.

– Да. Я не все помню из… Своего прошлого.

– Ох уж и прошлое! – усмехнулась Олимпиада Серафимовна. – Девятнадцать лет! Ничего, вспомнишь. Какие у молодых болезни? Ах да, ты, кажется, спросила, зачем я пришла? Вообще-то я рада тому, что мы наконец познакомились. Нелли получила щелчок по носу, я довольна. А пусть его не задирает свой клюв! Ты заметила, какой у нее нос?

– Нос как нос, – пробормотала Майя.