Самая красивая: природа Японии в интерпретации Сига Сигэтака

Однако при сравнении «морского раздела» книги с другими ее частями нетрудно заметить, что в других частях автор обильно уснащает свое повествование высокохудожественными цитатами — как поэтическими, так и прозаическими. В «морском» же разделе они полностью отсутствуют. Вероятно, по той причине, что традиционной художественной (письменной) культурой не был выработан восторженный язык для описания морской среды. Сам Сига тоже не находит высоких и восторженных слов, когда речь заходит о море. Неудивительно, что «морской» раздел книги — самый короткий и насчитывает всего несколько страниц, а два приведенных в книге стихотворения на английском языке о море принадлежат перу никому не известных европейских стихотворцев (Сига Сигэтака 1995: 307–308). Если Сига и интересует море в эстетическом отношении, то только в том смысле, что его волны влияют на сушу, придавая береговой линии причудливые и красивые очертания (Там же: 312). Несмотря на культурное «давление», которое оказывала на Сига модернизация и ее идеи, он не упоминает о рыбных богатствах Японии. Если он вдруг и «замечает» рыбу, то только в реке, а не в море.

Больше внимания уделяется в первом разделе многообразию климата. Автор констатирует, что большая протяженность архипелага в меридиональном направлении обусловливает многообразие климатических зон на территории страны, а это, в свою очередь, ведет к многообразию растительного мира (в частности, цветов), многообразию, которое представлено в книге в научно–табличной форме. Это многообразие, по убеждению автора, и составляет красоту Японии. Следует заметить, что в своих рассуждениях о многообразии климата Сига Сигэтака не был первооткрывателем. Так, в сочинении конфуцианского мыслителя Нисикава Дзёкэн (1648–1724), где обосновывается уникальность японской земли, также говорится об этом. Протестуя против определения Японии как «маленькой страны», он, в частности, пишет, что Япония не может называться маленькой страной потому, что в ней наблюдается невиданное в других странах многообразие «жары и холода».

В рассуждениях, посвященных растениям, особое внимание Сига уделяет сосне. Автор утверждает, что японцы всегда выражали свои чувства через образ недолговечного цветения нежной, осыпающейся под ветром сакуры, но не уделяли должного внимания сосне, несмотря на то, что сосна — вечнозеленое, долгоживущее и упорное дерево, которое сопротивляется холодам и ветрам, а потому японцы должны сделать сосну образцом для подражания, превратить Японию в «страну сосны», в страну несгибаемости, и избавиться от представления о том, что Япония — это «страна сакуры».

Автор грешит против истины, поскольку на самом деле сосна с самой древности весьма часто становилась объектом для художественного изображения, она служила символом долголетия, и Сига не мог не знать об этом. Его соображения относительно сосны следует воспринимать в общем контексте направленности его мысли и чувств: он обладал оптимистическим и бодрым зарядом, который старался привить и своим читателям. В связи с этим он хотел подчеркнуть, что жизнь может быть не только недолговечной и хрупкой, но также длинной и прочной. По количеству видов сосны, говорит автор, Япония находится на первом месте в мире, что является условием для воспитания жизнеутверждающего и сильного характера — ведь сосна укореняется даже на голых скалах, где другие растения выжить не в состоянии (Сига Сигэтака 1995: 33–35).

Несмотря на заявленное многообразие климата, фауна Японии, однако, представлена в книге чрезвычайно скупо. Лишь мимоходом автор упоминает, что в Японии мы наблюдаем обилие и большое разнообразие птиц, насекомых и бабочек (включая эндемиков), что полностью соответствует традиционным преференциям японской культуры, литературы и искусства с их акцентом на малом. В то же самое время автор приводит и научное обоснование разнообразия японской флоры и фауны: оно соответствует положению Дарвина и Альфреда Рассела Уоллеса (1823–1913) о том, что «в островных странах формируется [большое] биологическое разнообразие новых видов» (Там же: 36).

О милых же сердцу европейца млекопитающих и рыбах не говорится ничего. Добавим также, что данная ссылка на Дарвина и Уоллеса является чуть ли не единственным во всей книге прямым обращением к западным научным авторитетам (не забудем, что своими научными навыками Сига почти полностью обязан западной мысли), хотя, повторим, ссылок на суждения японских литераторов имеется в монографии с избытком.