Самая крупная победа

— Да… — не поднимая глаз, пробурчал я, снял с плиты миску с супом и понес ее в комнату.

Поставив суп на стол, я задумался. А все-таки куда, в какое место будут бить, когда приду в боксерский зал? Сюда, сюда или сюда? Я согнул указательный палец и сгибом осторожно ударил по носу.

Ух ты, как больно-то!.. И ведь только одним пальчиком! Вспомнив, как Горелкин говорил, что к ударам привыкают и потом не замечают даже, стал осторожно стукать себя то по скуле, то по носу, то по животу. Все удары вызывали одинаковую боль.

Когда за окнами начало темнеть, я достал из гардероба пальто — как назло, заморосил дождь — и стал одеваться, опасаясь, что может прийти из школы Сева и увязаться со мной. А этого ни в коем случае допускать нельзя — ведь он тогда увидит, как меня будут бить. Вот когда научусь, тогда другое дело. Я попросил дядю Владю передать матери, что вернусь поздно, и поскорей вышел из квартиры.

«Только бы выдержать! Только бы не свалиться и не завыть!» — всю дорогу в метро думал я и опять незаметно приучал себя к ударам. Кроме того, я изо всех сил тянулся и надувался, чтобы выглядеть выше и взрослее, а то еще скажут, как говорит нам во дворе Митька Рыжий: «А этот сундук с клопами чего сюда приперся, брысь отсюда!..» Один дядя даже спросил: «Ты чего это, как индюк, дуешься?»

Мне казалось, что все в вагоне прекрасно знают, куда и зачем я еду, и поэтому я отвернулся к двери и смотрел на струящиеся за стеклом лампочки на стене туннеля.

Когда я вышел из метро, на улице было уже совсем темно и горели фонари. Дождь перестал, и тротуар и мостовая черно блестели. Волнуясь, я на всякий случай спросил у дяди в очках, в какую сторону идти, чтобы попасть во Дворец спорта. И тот, посмотрев на меня сверху вниз, ответил, что идет туда же.

— А зачем тебе, молодой человек, нужен Дворец спорта? — спросил он, когда мы перешли мост, под которым поблескивали железнодорожные пути, светились красные, желтые и зеленые огоньки, и пошли по широкой аллее, по обеим сторонам которой равнодушно пролетали автомашины.

— А это… хочу записаться там… — опуская голову, ответил я.

— И куда же ты хочешь записаться?

— На бокс… — Я опустил голову еще ниже, ожидая, что сейчас последует что-нибудь обидное.

Но этого не произошло. Мой провожатый с одобрением сказал:

— Ну что ж, это неплохо, неплохо. А тебе не страшно? Я резко поднял голову и крикнул, очень боясь, что мне не поверят:

— Нет!

— Ну, если так, тогда тебе вон туда. Видишь арку большого дома?.. Так в нее!

Позабыв сказать спасибо, я перебежал перед самым носом у самосвала улицу, влетел под арку и как вкопанный остановился: передо мной действительно открылся самый настоящий дворец. Он был большой и точно сделанный из одного стекла. И на фоне черных клубящихся облаков весь сиял и светился, как хрустальный, а сверху (потом я узнал, что там был огромный гимнастический зал) из ярко освещенных окон вырывались звуки марша. Но и они не подбодрили меня. Я, сконфузившись, едва не повернулся и не побежал обратно, очень жалея, что не взял с собой для храбрости Севу. Но в эту самую минуту за спиной вдруг раздалось:

— Пацан, ты записываться пришел, да?

Я обернулся и увидел такого же, как и я, паренька, к которому почему-то сразу же почувствовал доверие.

— Да-а.

— И я. Ты куда?

— Н-на бокс.

— Значит, вместе. Тебя как зовут?

Я ответил.

— А меня Мишка.

Он, оказывается, тоже видел выступления боксеров в Центральном парке, и ему тоже очень понравилось, что сразу же — синяки.

— Ну, пошли?

— Подожди, — чувствуя, как у самого горла вдруг гулко забилось сердце, попросил я, глядя на стеклянные двери, за которыми виднелось много народу.

— Боишься, да? — понимающе спросил Мишка.

— А ты?

— И я. Но это ничего. Только бы тренер не заметил.

— Пошли!

— Пошли, — облизав шершавые губы, кивнул я. Откровенное признание нового товарища придало мне храбрости. Но Мишка, потянувшийся к стеклянной двери, вдруг, точно обжегшись, отдернул руку.

— Ты что? — встревоженно спросил я.

Мишка оглянулся и, округляя глаза, сказал шепотом:

— А ты знаешь, что нас сейчас будут бить?

— Да, — кивнул я. — Дома потренировался.

— Как?

Я, согнув указательный палец, показал.

— А я подушкой. Перчатки-то мягкие.

«Правильно! Верно! — в смятении подумал я. — Как мне самому в голову не пришло?»

— А это вот, — Мишка снова оглянулся и вытащил из кармана пузырек с какой-то темной жидкостью, — а это, чтобы синяки сводить: помажешь — сразу чисто!

Я обрадовался. А Мишка сунул пузырек обратно в карман и, решительно сказав: «Э, была не была!» — толкнул обитую снизу медью дверь.

Вслед за ним поспешно шагнул и я, но в следующую секунду попятился, увидев, как из-за столика в углу встал седоусый, в золотых галунах швейцар.

— Н-ну, баловаться пришли? — нахмуривая свои седые кустистые брови, недобро спросил он.

— Нет! Честное пионерское! — ответил Мишка, храбро глядя в его маленькие глазки.

Я торопливо кивнул и тоже сказал:

— Честное пионерское!