Самая лучшая бутылка

Для Кассуласа такое проявление чувствительности было совершенно нехарактерным. Обычно, как многие люди его типа, он казался совершенно неспособным испытывать сколь-либо глубокие эмоции.

По правде говоря, он лишь единственный раз выразил свои подлинные чувства по отношению к своему не вполне удачному браку, когда мы осматривали его винный подвал и я отметил, что дюжина бутылок «Вольней-Кайера» 1955 года, которые он только что приобрел, скорее всего, не оправдывают ожиданий.

Он сделал ошибку, купив их. В данном случае, откупоривая пробку, нужно быть готовым к тому, что вино прокисло.

Кассулас покачал головой.

— Я не ошибся, а сознательно пошел на риск, мсье Драммонд. Я не ошибаюсь. — Он еле заметно пожал плечами. — Ну, может быть, только однажды. Когда берешь в жены ребенка...

Больше он ничего не сказал. Это был первый и последний раз, когда он затронул эту тему. Со мной он желал говорить о вине, хотя иногда, уступая моим просьбам и потому, что я внимательный слушатель, он рассказывал разные истории из своего прошлого. Моя жизнь всегда была однообразной. И мне доставляло истинное удовольствие постепенно, по частям, узнавать о том, какой жизненный путь прошел Кирос Кассулас, который в детстве был воришкой, в юности — контрабандистом, а к тридцати годам мультимиллионером. Это волновало меня так же, как Кассуласа мои истории о знаменитых сортах, которые, как «Нюи Сент-Оэн», были капризными, обладали неопределенным вкусом, созревая в бочонках, и вдруг каким-то чудом преображались в великолепные вина.

Все это время Макс де Марешаль был в ударе. Видя, в какое волнение приходит он во время наших бесед, я еле сдерживал улыбку, вспомнив, как он когда-то назвал Кассуласа фанатиком. Это определение больше подходило к де Марешалю. Если что-то в нем и было фальшивым, то, во всяком случае, не его страсть к знаменитым винам.

* * *

В течение последующих месяцев Кассулас держал свое слово. Он пообещал, что не будет больше торговаться со мной относительно драгоценной бутылки «Сент-Оэна», и ни разу не упомянул о ней. Мы довольно часто обсуждали этот сорт, и де Марешаль был просто помешан на нем. Но, как ни велико было для Кассуласа искушение предпринять новую попытку, он не нарушил обещания.

Затем в один мрачный, холодный и дождливый день в начале декабря мой секретарь приоткрыл дверь офиса и, словно охваченный священным ужасом, объявил, что прибыл мсье Кирос Кассулас, который желает поговорить со мной.

Это было неожиданностью. Хотя Софию Кассулас, у которой, кажется, не было на целом свете ни одного друга, кроме де Марешаля и меня, несколько раз удавалось убедить пообедать со мной, когда она приезжала в Париж за покупками, ее супруг никогда раньше не удостаивал меня чести принять его в моих владениях, и сейчас я никак не ожидал его.

Он вошел в сопровождении нарядного, как всегда, де Марешаля, который, как я заметил, был в лихорадочном возбуждении. Мое удивление возрастало.

Мы едва успели поздороваться, как де Марешаль перешел прямо к делу.

— Бутылка «Нюи Сент-Оэна» 1929 года, мсье Драммонд, — сказал он. — Вы, наверное, помните, что когда-то оценили ее в сто тысяч франков.

— Только потому, что никто не купит ее за такую цену.

— Может быть, продадите ее дешевле?

— Я уже ясно сказал: не продам.

— Немыслимые условия, мсье Драммонд. Но вам, наверное, будет приятно узнать, что мсье Кассулас теперь готов заплатить вашу цену.

Я недоверчиво повернулся к Кассуласу. Прежде чем ко мне возвратился дар речи, он вынул из кармана чек и бесстрастно, как всегда, вручил его мне. Я невольно взглянул на него. Чек был выписан на сто тысяч франков. По нынешнему курсу это равнялось двадцати тысячам долларов.

— Но это просто смешно, — выдавил я наконец. — Я не могу его принять!

— Но вы должны! — встревоженно сказал де Марешаль.

— Мне очень жаль. Все же ни одна бутылка вина не стоит и части той суммы. Особенно вино, которое, может быть, уже погибло.

— Ах, — небрежно сказал Кассулас, — очевидно, именно за возможность выяснить это я и плачу вам.

— Если это единственная причина... — возразил я, но Кассулас покачал головой.

— Нет. По правде говоря, друг мой, это вино решает для меня трудную проблему. Скоро настанет торжественный день, пятая годовщина моей свадьбы, и я думал, как нам лучше ее отпраздновать. Потом меня озарило. Лучше всего открыть бутылку «Сент-Оэна» и узнать, сохранило ли оно свои качества, так ли оно безупречно, как во время своей зрелости? Что может глубже тронуть женщину в подобных случаях?

— Тем хуже, если вино погибло, — возразил я. Моя рука так сжимала чек, что он нагрелся. Мне хотелось разорвать его, но я не мог заставить себя это сделать.

— Неважно. Беру на себя весь риск, — сказал Кассулас. — Конечно, вы должны присутствовать и сами оценить вино. Я на этом настаиваю. Это событие запомнится надолго, чем бы оно ни кончилось. Небольшая компания, за столом нас будет только четверо — и «Сент-Оэн» в придачу.

— Украшением стола должен быть антрекот, — вздохнул де Марешаль. Конечно, телячий. Он прекрасно подойдет к вину.