Самая лучшая сказка Леонида Филатова

Слово за слово, но сделал он Высоцкому с Шацкой большую кинопробу. «Они очень ловко и быстро сыграли – буквально «с листа», – восхищался режиссер. – Сцена получилась очень хорошая, но Шацкая была, как бы это сказать, чересчур яркой для нашего фильма. Темпераментная, резкая, как дикая кошка. Играла, стараясь показать товар лицом… Экспрессивна… Красивая женщина, интересная, но – чересчур. Она бы вырывалась из картины…»

Потом нашел себе Агранович другую героиню, менее красивую и менее интересную. В общем, тусклую, отнюдь не «дикую кошку».

Более удачным для Нины стал эксперимент с еще одной картиной одесской киностудии – «Контрабанда», которую ставил близкий друг Высоцкого Станислав Говорухин. Там Высоцкий в одном из эпизодов даже спел с Ниной дуэтом две песни – «Жили-были на море…» и «Сначала было слово печали и тоски…»

Нина с удовольствием вспоминала эту легкомысленную свою работу: «Мы поехали к композитору, я где-то часик посидела, получила слова. И после этого уже была поездка в Дом звукозаписи на улице Качалова. Всего было записано три варианта. В первом пел один Володя. Во втором – одна я. И в третьем – вместе. А он (Высоцкий. – Ю.С. ) был очень деликатен. Он говорит: «Надо Нину поставить ближе к микрофону!» И получилось, что я прозвучала громче, а он ушел на второй план. Мы спели красивое танго о любви двух океанских лайнеров… А это было в дни, когда в Театре на Таганке случился один из юбилеев. Мы готовили, накрывали столы. Потом гуляли почти всю ночь. А утром надо было лететь на самолете на съемку в другой город, где мы с Володей по сценарию поем на палубе парохода это танго. Хорошо, мы молодыми были, здоровыми, утром я прилетела и только попросила режиссера дать мне поспать два часика. А у Володи в это время был роман с Мариной Влади, и он уехал на океанском лайнере с ней. И снялась только я. И в фильме я стою одна на эстраде и пою двумя голосами. А кое-где только его голос… Володе очень понравился наш дуэт… Он говорил, что у нас очень созвучны голоса, и предложил сделать совместную пластинку. Мне эта идея понравилась, но я в это время как раз уже познакомилась с Леней, была в «своей» жизни, и этого не случилось…»

Ни удовольствия, ни славы, ни денег ни одна из прочих проходных картин – «Белый рояль», «Преждевременный человек», «Лесная песня. Мавка» – Нине, к большому сожалению, не принесла. Как-то, откровенничая о внутритеатральных делах, актриса обмолвилась: «В театре не было никаких интриг и сплетен. Все работали на равных, никто особенно не выпячивался… Как только артисты начали сниматься в кино и их стали узнавать на улице, тут у некоторых и появилась «звездная болезнь». Конечно, в то время мы зарабатывали в театре очень мало, по 60–70 рублей, и съемки в кино материально кое-что давали, а если работали с хорошим режиссером, то и в творческом плане тоже. Любимов, как большой дока в театральных делах, знал, к чему могут привести такие отлучки, и старался нас не отпускать на съемки…» Но все же были исключения из правил.

Леонид Филатов терзался несколько иными проблемами. Он пришел в кино, по его же определению, «довольно пожилым человеком» – после тридцати. Собственный кинодебют ошеломил: «Помните картину «Город первой любви»? Картина, может быть, замечательная, но когда я первый раз увидел в ней на экране себя… Свою морду величиной в двухэтажный дом я до этого не видел… Вся асимметричная, ужасная. Был страшный шок, и тогда я твердо решил, что сниматься в кино мне никогда не суждено».

Убийственный приговор он вынес себе собственноручно. Сраженный этой дебютной картиной, Филатов, даже когда раздавались какие-то заманчивые звонки со студий, не откликался, шарахался от телефона, как черт от ладана: занят, болен, в отъезде. Причем отказывался от съемок довольно долго.

«Никогда свою внешность не любил, – признавался он. – И в лучшие годы казалось, что мне досталась физиономия, не внушающая людям ничего, кроме отвращения… Это по молодости я еще как-то переживал из-за сломанного в драке носа, думал, что выгляжу как-то неподобающе… Но кино, – считал «кинонеудачник», – это буквально опрокидывающее с копыт впечатление, когда видишь свое лицо два на три метра; ни в зеркале, ни на фото оно не кажется таким идиотским, фальшивым… Я все думал, неужели этот урод может нравиться? Оказывается, еще как!.. Никого не хочу обидеть, но это действительно страна дураков…»

Бывалые, маститые члены художественных советов студий, просматривая кинопробы с участием Филатова, как правило, не скрывали своего недоумения. Кто это? Что за тип? Откуда он взялся?

Но какую-то малообъяснимую симпатию он все-таки у них вызывал. Но в то же время и определенную тревогу, вполне ощутимую нутром опаску, что этот необычный парень способен сломать привычную кардиограмму роли, и перед зрителями предстанет совсем непонятный молодой человек, издерганный, измученный своими какими-то внутренними проблемами. Нужен ли такой герой нашему зрителю?