Самая мерзкая часть тела

Экая нескладуха. А всему первопричиной — событие настолько незначительное, быстротечное, что и свидетелей-то не было. Ну, может быть, шалая мартовская муха, ожившая не в срок между труб под самый конец зимы свихнувшегося парового отопления. Да и ту, после короткого перелета вдоль коридора, от сортира до библиотеки, заведующая ловко прихлопнула синим томом ПСС.

История курьезным образом повторилась. Правда, Анатолий Кузнецов шел без ведра, с пустыми руками. Лишь студбилет лежал в заднем кармане его штанишек. Спешил по щербатому кафелю второго этажа главного корпуса ЮГИ. Торопился. Нужно было до закрытия читалки успеть списать вопросы завтрашнего семинара. Летел и вдруг остановился. Но нет, не музыкой был огорошен. Плакат формата А3, кусок дурного ватмана привлек внимание молодого человека.

На двери со скромной табличкой "Комитет ВЛКСМ" всеми цветами радуги сверкали буквы и цифры. Весна-78. А рядом с ярким заголовком качался упитанный птенец с тяжелой нотой в клюве. "Ежегодный отчетный смотр-конкурс самодеятельных коллективов и ансамблей". Назначался праздник песни и танца на апрель.

Ах, вот оно значит, как происходит. Его, собственно, предупреждали в деканате. Ключи от очередной репетиционной каморки выдавали с таким напутствием:

— Двадцать девятого октября, в день молодежи, у нас по традиции факультетский вечер. На Новый Год вы тоже должны играть. Само собой, восьмое марта. Ну, а после главное. Не вырвете первое место на студенческой «Весне», попросим освободить помещение. Имейте в виду.

— Новую вещь надо обязательно сделать, — успел подумать ответственный человек Анатолий Кузнецов и вздрогнул от очередной неожиданности. Дверь, перед которой он стоял, стала отворяться. Когда электричество горит вполнакала и пахнет вымытыми полами, как-то само собой начинает казаться, что ты один в огромном пустом корпусе. Оказывается, вовсе нет.

Вожак всей институтской молодежи, плечистый тезка нашего героя, освобожденный секретарь Анатолий Васильевич Тимощенко работал. Серьезнейшим образом готовился к отчетно-выборному собранию. Вычитывал доклад, цифры в таблице "план—факт" сверял, проценты подбивал, оттачивал формулировки раздела «самокритика». Трудился, одним словом. И к половине девятого устал.

Отбросил ручку, потянулся, взгляд кинул за окно, надел пиджак с малиновым значком, пальтишко кожаное снял с крючка, в карман засунул пачку «Ту», кейс прихватил, свет выключил и дверь толкнул…

И мог бы мимо нестриженого юноши пройти. Действительно, безобразно обросший, в каком-то фасонном свитерке с заплатами, на груди вместо золотого профиля приколот флажок далекого и враждебного государства, стоит, что-то читает, прикидывает, на ночь глядя. Ну, разве заинтересует руководителя, члена партий, подобный человеческий материал?

Но в том-то и талант, чтоб ключик подбирать к любому ларчику.

— Ко мне? — спросил Анатолий Васильевич тезку и жестом пригласил, что ж, проходи, коли пришел. Какие между нами, товарищами, церемонии. Раз дело есть, проблема, наболело, выкладывай, будем решать. Кто, если не мы?

Короче, просто улыбнулся. И сработало. Толян вошел.

О чем они говорили больше часа, о чем беседовали под алым стягом, обшитым тяжелой желтой бахромой? Да так, вроде бы, ни о чем.

Оказывается, был институтский секретарь на недавнем вечере инженерно-экономического факультета. С соратниками вместе заглядывал. Пятнадцать минут постоял в холле третьего корпуса, порадовался комсомольскому задору и огоньку. Ну, и, конечно, отметил высокий уровень студенческого вокально-инструментального ансамбля.

— Так, значит, говоришь, со школы вместе выступаете… Это хорошо, это значит, у вас крепкий, сложившийся коллектив… да, вот только я одного не понял, что это вы такое там про шпионов-диверсантов пели?

— Про шпионов… да нет, это про любовь.

— Про любовь?

— Ну, да.

"Я лазутчик в стране круглых лбов,

Я вижу во тьме,

Я слышу во сне,

Я знаю смысл таинственных слов."

— Интересно, интересно… А круглые лбы, это намек на кого?

— На родителей… на тех, кто лезет во все…

Да, сидели, говорили о поэзии, о музыке. Вместе из теперь уж точно пустого корпуса вышли и на крыльце друг другу пожали руки.

Товарищ Анатолий пошел в свою гостинку, а Толик Кузнецов — домой на Кирова. И по дороге, окрыленный неизвестно чем, может быть, завтрашней неминуемой двойкой, сочинил песню. Сама сложилась. Не вся, конечно, целиком, как у Пахмутовой с Добронравовым, но мелодия, припев и первый куплет получились. А утром, между чисткой зубов и завтраком, второй куплет и третий. Вот так. Впервые в жизни.

Отличился.

Но почему-то этот продукт подлинного вдохновения не пришелся по душе Ленчику Зухны. Не стал он радоваться творческой удаче друга. Не воодушевили его рифмы "фугас — на нас", "страны — войны". Проникновенная мелодия сердце не тронула.

— Вот что, — сказал он, когда Толик закрыл крышку и ногу убрал с педали:

— Могу тебе одно пообещать. Если ты эту херню прямо сейчас забудешь навсегда, то и я никому никогда ничего не расскажу.