Самая последняя правда

А с доказательствами и впрямь все сложилось удачно. Во-первых, экспертиза установила, что тело Ирмы какое-то время лежало в багажнике машины Виктора – там обнаружили несколько ее волосков. Во-вторых, тщательный опрос соседей все-таки дал результаты: нашлись свидетели, видевшие, как Шмелев возвращался домой второго декабря – не в пять или шесть часов вечера, а уже после семи, и как поставил машину в гараж. От главной же улики – шкатулки с драгоценностями – Шмелев на всякий случай решил откреститься. Он не хранил ее в квартире. Но это помогло следствию кое в чем другом, поначалу казавшимся сложным. Дело было в том, что Виктория Суханова, в отличие от своего любовника, неожиданно оказалась куда более крепким орешком. Если Виктор «раскололся» уже после того, как были готовы результаты экспертизы по его машине и уточнились показания свидетелей-соседей, то Суханова стояла насмерть: ничего не знаю, не ведаю; я – не я и лошадь – не моя!

Но обыск, проведенный у Виктории в гараже, доказал обратное: именно там и обнаружили шкатулку с драгоценностями, подаренную Ирме Линдгардт ее отцом полтора месяца тому назад и ставшую непосредственной причиной ее гибели… Еще одной уликой послужило письмо от несуществующего Альберта: оно было распечатано на принтере фирмы «Кредо», где работала Суханова…

– Ей всегда все доставалось легче, чем мне! – размазывая сопли, кричала Суханова, вынужденная в итоге подписать признательные показания. – У нее и муж заботливый, и работа, и подарки – все на нее с неба упало! А я вынуждена все время добиваться всего сама! Почему такая несправедливость?! Я красивее ее в тысячу раз, и умнее тоже! Я устала обо всем думать сама, устала быть сильной! А Виктор – как раз такой, как мне нужно! Он надежный, заботливый, любящий… Вместе мы могли бы горы свернуть.

– …С Ирмой совершенно невозможно было жить! – твердил Шмелев. – Она сухая, холодная, не женщина, а робот! Даже не шутит никогда, не смеется, говорит все время менторским тоном! Вечно уставшая. А Вика – веселая, живая, ласковая. Я с ней столько положительных эмоций получил за эти полтора года, сколько с Ирмой за всю свою семейную жизнь ни разу не испытал! Кому это понравится, когда твоя женщина, жена, к тебе равнодушна?!

– А кто вам мешал развестись с Ирмой? – резонно заметил Мельников, спокойно выслушав сумбурные излияния обоих преступников. – Разобрались бы в ваших отношениях, разошлись и зажили бы себе спокойно. Тем более что эта квартира – ваша, машина – тоже, делить вам особо было нечего. Но – нет! Вам захотелось еще и заполучить то, что вам не принадлежит!

– Я могу понять любовь, – согласилась я. – Но когда она переходит в корысть, приводящую к убийству… Такое уже никакими горячими чувствами не оправдаешь.

Труп Ирмы Линдгардт был зарыт в сугробе, в лесополосе, за чертой города. Она была задушена. Сумки с документами при ней не было, что и неудивительно: Шмелев все уничтожил. Слава богу, что сообщать обо всем этом Екатерине Михайловне лично мне не пришлось: Мельников любезно возложил эту миссию на себя. А я лишь гораздо позже, когда она оправилась немного, пересказала женщине подробности этого дела.

Суд должен был окончательно решить судьбу обоих преступников, я наконец-то могла отдохнуть с чистой совестью, а Мельников удачно выкрутился с этим делом перед начальством в канун Нового года и даже умудрился получить повышенную премию за раскрытие убийства Ирмы Линдгардт.

Генриху Линдгардту, как сообщил мне Михаил, стараниями Адель Граубе и самого Миши сделали операцию на сердце, и теперь он пошел на поправку. Михаил поведал мне, что отец собирается подать на развод с Кэт и приглашает к себе сына на постоянное место жительства, чему он несказанно рад. Парень, кажется, переоценил заново свои отношения с отцом, так что можно было надеяться – переезд к нему сына скрасит осень жизни Генриха Линдгардта.

А у нас за окном уже стоял двадцатиградусный мороз, стекла покрылись толстым снежным налетом с удивительными узорами, на улицах зажигались яркие гирлянды, и это значило лишь одно: в свои владения полноправной хозяйкой вступила зима…