Самая прекрасная земля на свете

— У миссис Пью хватит запасов на прокорм целой армии, — заорала я, — но у нее Оскар пропал! Можно с тобой поговорить?

— Ты что, не видишь, что я занят?

— Вижу.

— Потом!

Но когда он расчистил крышу, он начал разгребать снег, а потом колоть дрова, а потом читать газету, одновременно слушая прогноз погоды и варя ужин. Я играла в саду. Я слепила из снега кота, человека и собаку, а потом день почти закончился. За ужином папа был занят одним — он ел, и тогда я отложила вилку и нож и сказала:

— Папа, мне нужно тебе кое-что сказать. — Подождала ответа, но не дождалась и продолжила: — В воскресенье я сотворила снег в Красе Земель.

Я сказала:

— Я хотела, чтобы пошел снег.

Папа двигал челюстями. Я видела, как ходят мускулы. Видимо, притворялся, что ему все равно.

Я сказала:

— Папа, я сотворила снег в Красе Земель, и потом пошел настоящий снег. Это было чудо! И оно случилось дважды, как я и хотела. Только пока никому не говори, потому что они могут напугаться, я сама-то только что об этом узнала.

Папа посмотрел на меня — кажется, он никогда еще не смотрел на меня так долго. А потом он засмеялся. Смеялся и смеялся. А отсмеявшись, сказал:

— Ну ты даешь. Так вот, значит, к чему все эти разговоры про чудеса?

— Да, — сказала я, надеясь, что смеется он, потому что очень удивился. — Я все хотела тебе сказать. А потом я сотворила второе чудо, ну, чтобы испытать, — и все получилось! Хотя ты сказал, что снега не будет. Потому что я верю!

Папа сказал:

— Потому что ты слишком много торчишь у себя в комнате.

Потом он вздохнул.

— Джудит, чего бы ты там ни напридумывала про свой вымышленный мир, к реальному он не имеет никакого отношения — ты вечно что-то изобретаешь. Это просто совпадение.

— Вот и нет! — сказала я, и мне сделалось как-то странно, будто у меня поднялась температура. — Без меня ничего бы не случилось.

Папа сказал:

— Ты вообще слышишь, что я тебе говорю?

— Да, — ответила я. Но голова начала наполняться, как в тот день, когда я сотворила снег, будто в нее набили слишком много всякого.

Папа сказал:

— Джудит, десятилетние девочки не творят чудес.

Я сказала:

— Откуда ты знаешь, ты ведь не десятилетняя девочка.

Папа закрыл глаза, придавив веки большим и указательным пальцем. А потом открыл снова и сказал, что хватит с него этого дурацкого разговора. Забрал у меня тарелку, хотя я еще не доела, поставил поверх своей и пошел к раковине, пустил воду и начал мыть посуду.

Я встала. Попыталась говорить спокойно.

— Знаю, в это трудно поверить, — сказала я, — но это случилось не один раз…

Он поднял руку:

— Не хочу больше этого слышать.

— Почему?

Папа перестал мыть посуду.

— Потому что! Потому что это опасные разговоры, вот почему!

— Кому опасные?

— Для кого опасные.

— Для кого опасные?

— Опасно думать, что тебе дана такая сила. Это… самонадеянно… это богохульство. — Он уставился на меня. — Ты что о себе возомнила, а? Это было совпадение, Джудит.

Я слышала, что он говорит, но голове стало так жарко, что понять его слов я уже не могла. Я опустила глаза и тихо сказала:

— А вот и нет.

— Что-что?

Я посмотрела на него:

— Это не было совпадением.

Папа поднял руку и с грохотом захлопнул дверцу буфета. Потом наклонился над раковиной и сказал:

— Ты слишком много торчишь у себя в комнате.

— У меня дар! — сказала я. — Я сотворила чудо!

Тогда папа подошел ко мне и сказал:

— Так, прекрати это немедленно, ясно? Нет у тебя никакого дара. Не можешь ты творить чудеса. Поняла?

Я слышала наше дыхание и как падали капли из крана. В груди было больно. Папа повторил:

— Поняла?

Некоторое время было так больно, что я не могла дышать. А потом будто повернули выключатель, мне перестало быть жарко. Боль прошла, стало спокойно и совсем все равно.

— Да, — сказала я. И пошла к двери.

— Ты куда?

— К себе в комнату.

— Ну уж нет. Чем меньше ты там будешь торчать, тем лучше. Вытри-ка посуду, а потом я найду тебе еще кой-какие дела.

Я вытерла посуду и разобрала общинные журналы. Самые старые положила в стопке сверху, самые свежие — снизу. Принесла четыре ведра щепок и два ведра угля, сложила всё рядом с печкой.

Папа похвалил меня за то, как ровно я сложила щепки, но это только потому, что ему было стыдно, — ему всегда стыдно, когда он на меня накричит. Я ничего не ответила, потому что не собиралась так просто ему это спускать.

Я дождалась девяти часов, потом пожелала ему спокойной ночи, пошла к себе, вытащила свой дневник и записала все это — все, что случилось с воскресенья. Все это были слишком важные вещи, и раз уж нельзя про них говорить, надо их хотя бы записать.

Тайна

У меня есть тайна. Тайна вот какая: папа меня не любит.

Я не помню, когда поняла это впервые, но знаю это довольно давно. Он иногда говорит: «Ты хорошо ответила» или «Ты к месту привела эту цитату» или приходит к моей комнате, встает в дверях и спрашивает: «Всё в порядке?» Но звучит это так, будто он читает по бумажке, а потом он мне говорит, что доклад я могла бы сделать и получше, и хотя я часто приглашаю его к себе в комнату, он туда никогда не заходит.

Вот почему я знаю, что папа меня не любит:

1) Он не любит на меня смотреть.