Но Дуг не убрал рук с тележки. Лицо его было красным. Они с папой смотрели друг на друга, они смотрели друг на друга так долго, что мне захотелось кричать. А потом Дуг резко толкнул тележку в сторону. Она подпрыгнула, но папа ее удержал. Грудь Дуга поднималась и опускалась. Длинноволосый ударил кулаком по ладони. А потом сказал Дугу: «Пошли». У Дуга расширились ноздри. Через минуту он толкнул тележку вбок и пошел вслед за своим приятелем.
Мы подошли к кассе. Мне казалось, что сердце мое окунули в горячий свинец, а руки и ноги будто отваливались от тела. А папа, похоже, просто не понял, что произошло. Он начал выкладывать продукты на ленту. Потом поднял глаза и сказал: «Все, спектакль окончен», и мне стало ясно, что он все понял, а еще — что все покупатели смотрят только на нас. Папа сказал мне: «Ступай, сложи все в мешки», и я очень обрадовалась, потому что сама я не знала, что делать дальше. А потом папа посмотрел на меня и улыбнулся настоящей улыбкой, только я на этот раз не смогла улыбнуться в ответ.
Больше мы не говорили о том, что случилось, и весь день сердце у меня как-то ныло, а руки и ноги были будто бы и не мои.
— Дядя Стэн, — сказала я на следующее утро на собрании, — вы мне нашли адрес брата Майклса?
— Ах, голова дырявая, — сказал Стэн. — Прости, малыш, позабыл. Ты мне напомни еще раз.
— Ладно.
Он сказал:
— Ты как там?
— Нормально, — сказала я. — Просто мне очень нужно ему написать.
— Ладно, — сказал дядя Стэн, — сделаю себе памятку. — Он достал клочок бумаги, написал на нем что-то, сложил и засунул под обручальное кольцо. — Ну как?
— Здорово, — сказала я.
Дядя Стэн нахмурился:
— У тебя точно ничего не случилось, малыш? Как там дома дела?
— Нормально, — ответила я.
Я не могла ему рассказать про вчерашнюю историю с Дугом Льюисом. Папа бы рассердился. Да и вообще, все это как будто застряло у меня поперек груди: попытаешься вытащить — будет очень больно.
Когда мы вернулись домой, я попросила у папы листок писчей бумаги.
— Зачем? — спросил он.
— Написать брату Майклсу.
— Кому?
— Брату, который к нам приезжал и говорил про то, как двигают горы.
— С чего это ты вдруг собралась ему писать?
— Он мне понравился.
Папа покачал головой и пошел в промежуточную комнату. Взял лист бумаги со своего стола.
— Больше не дам, — сказал он. — Так что смотри не испорти.
Я пошла наверх. Подумала — письмо ведь можно написать и прямо сейчас, хотя у меня пока нет адреса. Очень хотелось с кем-нибудь поговорить. Я написала:
Дорогой брат Майклс!
Это Джудит Макферсон, девочка, с которой Вы разговаривали после лекции о горчичных зернышках. Помните, Вы еще подарили мне несколько зернышек? Я надеюсь, что у Вас все хорошо.
Я минутку подумала.
Я пишу, чтобы поблагодарить Вас за то, что Вы приехали к нам в общину. Ваша лекция изменила мою жизнь. Когда я вернулась домой, я сотворила чудо, а потом еще много разных чудес, но первое случилось в ночь после того, как Вы сказали мне про веру. Я понарошку устроила снегопад в своем игрушечном мире — и пошел настоящий снег. У меня в комнате есть мир, сделанный из всякого хлама. Я устроила там снегопад, а потом пошел настоящий снег, помните?
После этого я снова устроила снегопад, а потом я велела ему прекратиться. Потом я вернула соседке ее кота, а еще наказала одного мальчика в школе. Но теперь он все время стучит в нашу дверь, а вчера его отец стал угрожать моему папе в магазине и назвал папу «штрейкбрехером».
Я пожевала кончик карандаша.
От полиции никакого толку. Никто не верит, что я могу творить чудеса. Да, а еще я много раз слышала голос Бога.
«А вот это вычеркни», — сказал Бог.
— Не хочу.
«Это опасно», — сказал Бог.
— Но у меня же нет другого листка бумаги.
«Вычеркни!»
Я вычеркнула.