Самая прекрасная земля на свете

— Джудит, ты вечно что-то выдумываешь. Ты живешь в мире своих фантазий.

— А это было на самом деле, — сказала я.

Папа посмотрел на меня. Потом сказал тихо:

— Я больше не хочу про это слышать, ясно?

А потом он пошел на кухню, и за ним захлопнулась дверь. Я долго смотрела на эту дверь. Потом поднялась наверх, села на пол у себя в комнате и стала смотреть на Красу Земель.

И хотя мне вообще-то было грустно оттого, что папа мне не поверил, через некоторое время я стала радоваться, что сказала ему так мало, потому что лучше подождать, пока у меня появятся другие доказательства и пока я сама проверю, не был ли этот снег простым совпадением.

— А вот там посмотрим, — сказала я, ни к кому не обращаясь.

«Да уж посмотрим», — отозвался никто.

Почему видеть — значит верить

Вообще-то люди почти ни во что не верят. Они не верят политикам, не верят рекламе, не верят в то, что написано на упаковке продуктов в кооперативном магазине. В Бога большинство из них тоже не верит. Папа говорит — это потому, что наука очень многому нашла объяснение и все теперь считают, что надо сначала понять, что и почему, а уж потом в это верить, но мне кажется, дело не в этом.

Мне кажется, люди не верят, потому что боятся. Вдруг поверишь — а оно окажется не так, и потом от этого будет больно. Например, я однажды подумала, что смогу обогнуть всю комнату вдоль стенки, не ступая на пол, и когда упала, мне было очень больно. В важных вещах — например, любит ли тебя кто-то или чем то или это закончится — никогда не бывает ясности, поэтому в них мы пытаемся верить, а в тех вещах, где вроде бы все ясно, вроде гравитации и магнитного поля и того, что женщины отличаются от мужчин, можно хоть жизнь ставить на кон, хотя никто и не просит.

Помню, я перепугалась, когда папа сказал, что в Господа нельзя веровать слепо, потому что кому-то свидетельств Его существования слишком много (апостол Павел называет это «ревность по Боге»), а кому-то слишком мало (Ричард Докинс, ученый, с которым братья очень любят спорить, говорит, что это «мракобесный бред»). Я перепугалась, что слишком много надумала от себя. Но вера — это не только свидетельства, и вот почему.

По поводу одного и того же свидетельства разные люди приходят к совершенно разным выводам. Мистер Уильямс, директор нашей школы, сказал, что я «удивительно развитая», — именно поэтому я на год младше всех остальных в нашем классе, а мистер Дэвис говорит, что ни у кого из учеников не видел в возрасте десяти лет такого владения языком. А вот Нил Льюис называет меня «недоразвитой». Мистер Дэвис рассказывал про ископаемых и в конце сказал: «Так эволюционировала живая природа», а папа говорит: «Мутанты никогда не выживают». Мистер Дэвис считает, что религия — это мираж. На последнем родительском собрании у них с папой был настоящий спор. Мистер Дэвис сказал, что мне необходимо усвоить факты о происхождении мира, а папа ответил, это, мол, только мистер Дэвис думает, что все было именно так.

Миражи существуют и в пространстве, дуги, круги и перекрестья, отражения галактик, существовавших миллиарды лет назад, они рассказывают нам о прошлом, и папа говорит, что ученые хотят постичь истину не меньше, чем верующие; говорит, что наука движется вперед скачками. Не так-то много нашлось ископаемых, подтверждающих существование эволюции, но ученые заранее решили, что история о творении нравится им еще меньше, поэтому наделали фальшивых ископаемых и всё запутали. А ведь, казалось бы, ученым так не положено. При этом многие научные скачки основаны на вере, потому что в науке все время приходится гадать и долго ждать подтверждения, и самые великие открытия были сделаны именно так — например, открытия Альберта Эйнштейна. Папа говорит, совершать скачки не дано только одним людям: агностикам.

Ученые говорят, что чудес не бывает, потому что не бывает чудесного, но тут у них что-то не вяжется, потому что сами-то они верят во многие чудеса — например, что Вселенная образовалась из ничего, а с точки зрения математической вероятности это немыслимо. Много лет назад люди считали, что солнечное затмение свидетельствует о том, что Бог на них разгневался, но теперь мы больше не считаем это за чудо, поскольку понимаем, что это на самом деле, то же самое с радиоактивностью, самолетами и микробами, а вот пчелы по-прежнему считаются чудом, потому что мы не понимаем, как они могут летать. Но когда-нибудь этому найдут объяснение и это перестанет быть чудом.

Если подумать, так очень многое можно посчитать чудесами — например, вот я ткну зубной щеткой точно в ту же самую точку рта, что и несколько секунд назад, или вот за ужином сок из моего помидора брызнет папе точно по носу, или вот еще то, что я — это я, а не кто-то другой из многих миллионов. Только вероятности всего этого очень малы, да и пчела никакое не чудо, просто удивительная вещь, потому что чудеса должны быть кем-то сотворены.