Самая счастливая, или Дом на небе

Он нам сразу понравился, с первой минуты, как только мы его увидели. И он нас заметил тоже. Отыграв последнюю вещь, даже подмигнул нам, а сходя с эстрады по ступеням, шепнул:

— Приходите завтра в это же время, поиграю только для вас.

На следующий день мы с Галей опять пришли в парк, но на эстраде оркестра не было. Мы уже хотели повернуть назад, как вдруг в глубине сцены увидели трубача. Он репетировал какую-то вещь. Заметив нас, улыбнулся, подошел к краю эстрады, присел на корточки.

— А-а! Мои влюбленные!

Его слова произвели должное впечатление. Мне стало и приятно и неловко, я покраснел, а Галя только улыбнулась. Музыкант поздоровался с нами за руку, спросил, как нас зовут.

— Вы мне сразу понравились, — сказал. — Вы слушаете по-настоящему.

Мы с Галей попросили его сыграть знакомую мелодию, потом еще одну. И он не отказывался, играл все, что бы мы ни попросили.

— А почему вы играете здесь, а не дома? — спросила Галя.

— Дома у меня больная мать… Но ничего! Настоящий музыкант никогда не унывает. Я вообще-то работаю лаборантом, а по вечерам учусь в музыкальном училище. А в парке это я так, подрабатываю. Но скоро буду играть в большом оркестре… А сейчас это так, временные неудачи. А их надо встречать чем? Только песней! — и подмигнул, и запел что-то зажигательное.

Мы с Галей заходили в парк еще раза два, но трубача больше не видели. «Наверно, поступил в большой оркестр», — решили мы. А потом начались занятия в школе и нам с Галей стало не до прогулок.

Но однажды поздней осенью мы все же заглянули в парк и внезапно, еще издали, услышали знакомые звуки.

Он стоял на эстраде в пальто, перевязанном у воротника шарфом, и играл. Перед ним были пустынные ряды, но он играл так сосредоточенно, как будто выступал на концерте. Заметив нас, помахал рукой, а когда мы подошли, торопливо сказал:

— Куда же вы пропали? Сколько приходил, вас все нет и нет.

— А мы решили, — начал я, — вы играете в большом оркестре.

— Нет, пока не играю. Но послушайте, какую я пьеску сочинил. Специально для таких, как вы, влюбленных. Вот только еще название не придумал…

Он высоко поднял трубу и заиграл, как прежде, тихо, легко и красиво.

К выходу из парка мы шли втроем. Мы шли мимо карусели, перевязанной цепью, мимо засыпанного листьями фонтана, мимо заколоченной читальни; шли через пустынный парк, и мне и Гале было необыкновенно радостно, оттого что рядом с нами был этот замечательный человек.

Подходя к поселку, мы с Галей встретили Славку.

— Иди помоги своему отцу добраться до дома, — буркнул он и махнул в сторону будки стрелочника. — Он лежит там, у семафора.

Галя ничего не поняла, а я сразу догадался, что отец пьян.

— Ты иди, — густо краснея, сказал я своей спутнице и свернул к железной дороге.

— Я с тобой! — Галя догнала меня.

Отец лежал на склоне оврага, рядом в пыли валялись его очки.

Это был первый случай, когда отец не дошел до дома; тот случай сильно поразило меня, я понял, что отец серьезно болен. Помню, как тормошил его, помогал подняться и готов был провалиться сквозь землю от стыда перед Галей. Но она, молодчина, ничуть не смущаясь, помогала мне, отряхивала костюм отца.

Через несколько дней Галя с родителями уехала в другой город, куда-то на юг, и больше мы не виделись…

Многое время отсекло, но вот надо же! Ни с того ни с сего все чаще я стал видеть тонкую черноволосую девчушку. Она являлась неожиданно: стояла, смотрела на меня и улыбалась. Я вспоминал нашу застенчивую дружбу, и в груди начинало что-то щемить. Хотелось встретиться с ней, поговорить. Какой она стала, как сложилась ее жизнь? Может, тоже вспоминала обо мне?! Ведь она была чувствительная, тонкая. И главное, между нами сразу возникло таинственное притяжение, нас связали какие-то невидимые нити. Это не так часто бывает. Наверно, они, эти нити, связывали меня с ней всю жизнь, и, кто знает, вдруг последнее время они снова натянулись, и за тысячу километров отсюда она почувствовала, что я думаю о ней.

Сейчас я нередко встречаю влюбленных: идут обнявшись, размахивая магнитофоном, и с осоловелыми лицами, со жвачкой во рту, слушают резкий набор звуков. Идут и молчат. Похоже, им не о чем говорить. Только изредка перебрасываются жаргонными словечками. Наверно, так проще, я не знаю. Я только догадываюсь об их бедном словарном запасе, убогой внутренней культуре; догадываюсь, о чем они думают, слушая эти антимелодии…