Самая счастливая, или Дом на небе

Из Крыма Ольга вернулась с золотисто-коричневым загаром и с выгоревшими, почти белыми волосами. Она без умолку рассказывала подругам о Крыме, рассказывала и смеялась задорным, заразительным смехом. В те дни девчонки во дворе звали ее «крымчанкой», а парни «парижанкой», считая, что «крымчанка» — заниженное прозвище для такой красавицы.

У Ольги были две близкие подруги: Лидия, некрасивая, рябая, со светлыми бровями и ресницами, и Антонина, девчонка прямо-таки с переводной картинки.

— Ты, Олька, такая счастливая, тебя все так любят, — говорила Лидия с неприкрытой завистью.

— И такая талантливая, — добавляла Антонина, поджимая губы. — Тебе, Олька, все так легко дается, прям поражаюсь. И когда ты все успеваешь?

Ольга действительно была способная. В школе на Пироговке, где она училась, ее «художественные» сочинения зачитывали перед всем классом. И на уроках математики она проявляла редкую сообразительность. Прекрасно сложенная, наделенная избытком жизненных сил и прямо-таки клокочущим темпераментом, Ольга была отличной спортсменкой: быстрее всех сверстниц пробегала стометровку, выше всех прыгала и делала все это без видимых усилий, с улыбкой и весело блестевшими глазами. Ольга прекрасно играла на гитаре и пела, а в школе бальных танцев, куда одно время ходила, преподаватель брал ее в партнерши, как самую музыкальную и пластичную ученицу. Все были уверены, что Ольга имеет множество талантов, неограниченные возможности, и на любом поприще достигнет успеха, но ей самой больше всего нравилось заниматься немецким языком. Ее подруги не разделяли этого увлечения.

— Немецкий язык сухой, деревянный, — говорила Лидия.

— Немцы не говорят, а лают, — вторила ей Антонина. — Брось ты, Олька, этот немецкий. Тебе надо идти в актрисы.

В ответ Ольга смеялась и читала наизусть стихи Гете.

Она любила немецких поэтов. В их поэзии ее восхищала простота, строгость и предельно ясный смысл. Некоторые стихотворения она даже пыталась переводить, а особенно понравившиеся слова выписывала в блокнот и потом все время повторяла, любуясь их весомостью и звучанием.

За Ольгой ухаживали все, без исключения, парни двора. Смотреть новые фильмы приглашал «великий ухажер» и «законодатель моды» Сергей, высокий блондин с бакенбардами, щеголявший яркими пиджаками и переливчатыми галстуками. Сергей заканчивал курсы художников-оформителей, со сверстниками разговаривал надменно, насмешливо и носил в кармане две пачки папирос: «Норд» — для себя и махорочные «Гвоздики» — для «стреляющих» приятелей. Серьезный «дылда» Борис носил Ольгин портфель из школы, брал для нее в библиотеке сборники стихов. Задиристый, драчливый полуцыган Михаил готовился в сыщики — «ловить разных подонков», а пока защищал Ольгу во дворе. Замыкал круг поклонников Володя, болезненно робкий паренек, сын портного; он всегда застенчиво стоял в стороне, не привлекая к себе внимания, не вступая в беседы — боялся, его общество будет неинтересным. Он никогда не ходил посередине двора — всегда вдоль дома, и когда шел, вглядывался в окно, перед которым Ольга обычно делала уроки, и если замечал ее, краснел и смущенно улыбался.

Все эти поклонники ревностно охраняли Ольгу от «чужих ребят» — встречаться с парнями из соседних дворов считалось нарушением некого священного закона нравственности. Однажды Антонина нарушила этот негласный дворовый закон и привела мальчишку с другой улицы. Он был под стать ей — конфетная внешность, на поводке держал «диванную» собаку мопса… Когда Антонина появилась во дворе со своим ухажером, ребята оторопели, окружили «влюбленных», и Михаил процедил:

— Ты, пижон, забудь сюда дорогу! А ты, Тонька, марш домой!

Даже повзрослев, парни Ольгиного двора придирчиво присматривались к настойчивым «воздыхателям» своих подруг и, как правило, осуждали подобные встречи. Ольге повезло: когда у нее появился жених, его сразу оценили.

— Хороший парень, хоть и не наш, простой, умный. Нам он нравится, — сказали телохранители и благословили на брак.

Кроме Ольги была во дворе еще одна красотка и певунья — девица Шейкина. Она работала папиросницей от «Моссельпрома» и носила белый фартук, экстравагантную кепку и плоский чемодан — складной столик. Днем она стояла на Крымской площади и продавала папиросы, а по вечерам, вызывая гнев общественности, приводила к себе мужчин… Когда Шейкина шла на работу, все высовывались из окон; парни восторженно щелкали языками, а девчонки застывали в тихом восхищении — ведь она не просто шла, а вальсировала, запрокинув голову, размахивая плоским чемоданом, и при этом на весь двор распевала:

— Крутится, вертится шар голубой…

И это было не просто веселье — в звонком чистом голосе, в пританцовывающей походке билась радость беспечного отношения к жизни, этакий гимн озорству.

В то время подростки во дворе стали покуривать — большинство тайком, но некоторые и открыто; курение считалось проявлением независимости. Шейкина давала папиросы в кредит, а иногда и даром — парни к ней так и липли. Девчонки старались ее не замечать, но плохо скрывали свой жгучий интерес.