Придя вечером с работы, Пулька в ужасе обнаружила в своей комнате чудного человека, который сосредоточенно вставлял проволоку в скелет какого-то небольшого зверька. Законная комната моей подруги совсем не походила на себя – музей кистом теперь дополнили экспонат совы с выпученными глазами, шкура лисы, над дверью – чучело летящего ворона; беспорядочно валялись бинты, веревки, шнурки, иголки, ножницы… Посреди комнаты стоял огромный анахронический саквояж.
– Ты что делаешь в моей комнате? – разъяренно прорычала Пулька.
– Поди, умойся наперед! – неприветливо проговорил Микола.
– Ну-ка, убирайся отсюда! Пшел вон!
– А як же ш! Ща по печи сракою! – Потомок Гоголя откровенно хамил.
– Пуфочка, выйди на минуту, я поофу тебя, – мягко попросила дочь Вероника Адамовна и рассказала поистине захватывающую историю о том, кто тот человек, что сидит сейчас в ее комнате, как трудно было его разыскать и кем он приходится великому писателю.
Аполлинарий Модестович с удовольствием слушал рассказ жены, лишь изредка, подтверждая, говорил: «Да-с, именно так оно и было-с». Когда рассказ подошел к концу, на кухне появился Микола и сказал:
– Кишка кишке кукиш кажет!
– Что? – не поняла Вероника Адамовна.
– Шо, шо! Жрать хоца!
– Сейчас, сейчас, накоймим нафего гостя доогого! – воскликнула она, бросив на сковородку морковные котлеты. (Надо сказать, что Пулькины предки называли друг друга по имени отчеству, на «вы» и никогда не ругались между собой: Вероника Адамовна смиренно относилась к несколько взрывному характеру мужа, а тот, в свою очередь, сносил кислый творог на завтрак и протертую свеклу в обед. Ужин в доме Дерюгиных был не предусмотрен.)
– Завтра посетим могилу вашего, Микола, прапрадеда, – мечтательно произнес Аполлинарий Модестович.
– Непьеменно, непьеменно, – проворковала Вероника Адамовна и достала из холодильника низкокалорийную сметану.
– А где у вас тут чоловича збиральня? – спросил дорогой гость.
– Чего-чего? – не поняла Пулька.
– Это туалет значит по-украински, – пояснил отец. – По коридору направо, Миколушка.
– Ты что, украинский язык выучил? – удивилась дочь.
– Нет, у них такие вывески на общественных туалетах… Вот я и запомнил.
И тут настал самый ответственный момент, когда оба родителя наперебой умоляли Пульку на время освободить свою комнату:
– Пока Микола не уедет обратно, – просил отец.
– Нет, интересно, мне что, на улице, что ли, жить?
– Ну, может, подежуришь пока в больнице…
В этот момент праправнук великого писателя вышел из «чоловичей збиральни», монотонно напевая разухабистую песнь (надо заметить, Пулькины родители записывали все, что говорил отпрыск Гоголя, на диктофон – то ли для последующих поколений, то ли от излишней сентиментальности) – потом вдруг подошел к Пульхерии, которая как-то неудачно сидела на стыке двух табуретов, и, выдернув из-под нее один, возмущенно рявкнул:
– Ну-ка, дай сюды пидсральнык! Одной жопой на два базара! – а взглянув на скудные морковные котлеты, злобно поговорил: – О! Кугуты! – однако что означало сие слово, никто из присутствующих не знал, поэтому никто и не обиделся, но если я не ошибаюсь, «кугут» в переводе с украинского означает жмот или скупердяй.
Пока Микола Тарасович давился морковными котлетами с обезжиренной сметаной, Пулька кинулась в комнату собирать вещи. Вслед за ней побежала Вероника Адамовна и отмочила такое, после чего моя подруга зареклась не появляться дома до тех пор, пока оттуда не исчезнет таксидермист со своей мертвечиной. А сказала Вероника Адамовна вот что, причем на полном серьезе:
– Пуленька! Мы тут с Модестом Аполлинаиечем подумали и ешили, почему бы тебе не выйти замуж за Миколу. У него нет девуфки. Это пьевосходная пайтия для тебя! Ты никогда нас с отцом не слуфала, послуфай сейчас!
– Только попробуйте пальцем тронуть или повредить хоть один мой медицинский экспонат! Никого не пощажу! А вашего потомка тем более, так и знайте! – крикнула она напоследок и переехала жить к Аркадию Серапионовичу.
Все вышеизложенные события, произошедшие в семьях Огурцовых – Поликуткиных и Дерюгиных, мне подробно описала Икки, когда я пришла к ней в аптеку. Я же, в свою очередь, поведала подруге о нашей с Власом ссоре.
– Все-таки Пулька права, когда говорит, что даже самый совершенный мужчина недостоин последней подзаборной женщины-пропойцы! Спрашивается, почему он с тобой расстался? Даже толком объяснить-то не смог! Болван! Чего еще сказать?! – тараторила Икки, успокаивая меня тем, что это вовсе не я такая глупая – не поняла мудрости решения Власа – это он оказался дураком, потому что в его решении напрочь отсутствовала мудрость. – Ты посмотри, как у нас с тобой все синхронно происходит в жизни! Помнишь, вышли замуж в один год – я за Игоря, ты за Славика, недавно мы подали заявление в загс – я с Женькой, ты с Власом, а сейчас нас обеих бросили, – проговорила Икки и печально вздохнула.